Опубликованный Проект Федерального закона «О внесении изменений в части первую, вторую, третью и четвертую Гражданского кодекса Российской Федерации, а также в отдельные законодательные акты Российской Федерации» № 47538-6/5[1] (далее – Законопроект, Проект) вызвал, как известно, неоднозначную реакцию в научной среде: многие положения подвергались обоснованной критике. На наш взгляд, основные положения о владении и его защите, предложенные разработчиками Законопроекта в разд. II «Вещное право», являются спорными и подлежат фундаментальной теоретической проработке.
Прежде всего, следует обратить внимание, что авторами Законопроекта предлагается структурно изменить разд. II ГК РФ «Право собственности и другие вещные права» (действующий ГК РФ), предусмотрев отдельный подразд. 1 «Владение», которым, собственно, и должен начинаться разд. II ГК РФ «Вещное право».
В п. 1 новой ст. 209 ГК РФ (в Проекте) владение определяется как «…фактическое господство лица над объектом владения и сохраняется до тех пор, пока владелец имеет свободный доступ к объекту владения», а п. 1 ст. 221 ГК РФ (в Проекте) посвящен понятию вещного права, которое «…предоставляет лицу непосредственное господство над вещью и является основанием осуществления вместе или по отдельности правомочий владения, пользования и распоряжения ею в пределах, установленных настоящим Кодексом». Не трудно заметить, что определение владения как фактического господства лица над вещью по существу не отличается от определения вещного права как непосредственного господства над вещью. Однако владение в Законопроекте рассматривается как фактическое состояние, а не как вещное право. Возникают вопросы, ответы на которые имеют важное теоретическое и практическое значение. Почему в определениях двух указанных понятий нет принципиальных, сущностных различий? Почему «… приобретение права на объект владения не означает приобретения владения этим объектом» (абз. 2 п. 2 ст. 209 ГК РФ в Проекте), если, как уже отмечалось, «… вещное право предоставляет лицу непосредственное господство над вещью»? Вряд ли отмеченные огрехи можно квалифицировать как юридико-техническую неточность разработчиков Проекта.
На наш взгляд, при определении владения как факта (при отрицании возможности рассматривать его как субъективное гражданское право) необходимо тщательно проработать механизм защиты владения, чего, к сожалению, Законопроектом предусмотрено не было.
Разработчики Законопроекта в своих работах ссылаются, прежде всего, на германский опыт, часто искажая, на наш взгляд, суть анализируемых понятий. Так, цитируя норму, с которой начинается § 854 Германского гражданского уложения (далее – ГГУ), а именно: «Владение вещью приобретается достижением фактического господства над вещью» (обратим внимание, что аналогичным образом определяется владение в ст. 209 Законопроекта), авторы почему-то не обращают внимание на то, что указанный параграф ГГУ состоит из двух пунктов, где во втором из них зафиксировано: «Для приобретения владения достаточно соглашения прежнего владельца с приобретателем, если приобретатель в состоянии осуществлять господство над вещью» [5, с. 247]. Речь идет об особой договорной конструкции в ГГУ – вещном соглашении (вещном договоре). Именно благодаря вещному договору владение становится субъективным правом конкретного лица [2, с. 119-132; 3, с. 93-102].
Специфическое понимание владения как германским законодателем, так и доктриной в ФРГ позволяет рассматривать его как:
1) презумпцию права собственности;
2) юридический факт, с которым законодатель связывает наступление определенных правовых последствий.
Этих ключевых моментов категории владения в германском праве и не учитывают разработчики Законопроекта, рассматривая владение как фактическое отношение.
Безусловно, было бы намеренным искажением умалчивать факт спора в цивилистике по вопросу о том, что представляет собой владение, защищаемое законом, – право или только факт. Этот спор имеет давнюю историю.
Достаточно часто сторонники рассмотрения владения как факта (обосновывая возможность судебной защиты владения без наличия субъективного права на него) отмечают, что в посессорном процессе истцу для обоснования своих притязаний достаточно доказать только факт владения.
Однако, обращая внимание на специфику посессорного (владельческого) иска, авторы забывают о том, что такая возможность судебной защиты обусловлена не фактической природой защищаемого владения. В любом процессе по защите субъективного гражданского права рассматриваются конкретные юридические факты, порождающие защищаемое право. В посессорном процессе рассматривается только факт владения, поскольку именно этот факт и является единственным, необходимым и достаточным основанием для возникновения права на защиту владения. Но этот факт владения, как было показано на примере предписаний § 854 ГГУ, не рождается на пустом месте: он порожден юридическим фактом – соглашением сторон (вещным договором). Следовательно, факт владения вещью опирается на законное основание – соглашение, которое в посессорном процессе не учитывается.
Другие авторы считают, что сама по себе судебная защита не доказывает, что владение является правом. По их мнению, существуют блага (например, жизнь, здоровье человека), которые защищаются государством, не являясь субъективными правами.
Отмеченная позиция авторов не учитывает, на наш взгляд, следующее. Проблема состоит не в том, что личным неотчуждаемым благом в данном случае является не имущество и даже не материальные блага, о которых говорится в п. 2 ст. 2 и п. 1 ст. 150 ГК РФ. Речь должна идти о личных неимущественных правах, обеспечивающих физическое и психическое благополучие (целостность) личности, – праве на жизнь и праве на здоровье. Для защиты права на жизнь, как известно, характерны превентивные способы защиты – гражданин вправе требовать пресечения действий, создающих угрозу нарушения этого права. Наиболее характерный способ защиты нарушенного права на здоровье – возмещение имущественного вреда в форме взыскания в пользу потерпевшего утраченного потерпевшим заработка, вынужденных дополнительных расходов. Возможно требование компенсации неимущественного вреда. Таким образом, государство и закон охраняют именно права, а не фактические состояния. Поэтому аргументация цивилистов, основанная на рассмотрении владения по аналогии с благами жизни и здоровья, неубедительна, поскольку все зависит от человека: как он будет реализовывать свои личные неимущественные права в отношении таких благ, как жизнь и здоровье.
Трудно согласиться с доводами разработчиков Законопроекта и по вопросу назначения владельческой защиты. Так, в Концепции развития гражданского законодательства РФ (далее – Концепция) указано, что «… владельческая защита направлена на оперативную защиту интересов владельца лишь от самоуправного лишения владения» [6, с. 74].
Представляется, что указанное назначение владельческая защита могла иметь место в ранние периоды развития государственности, когда в правовой системе отсутствовало четкое разграничение публичного и частного права и процесса. Но, как показывает история развития государства и права, если такое разграничение произошло, защита интересов владельца от насилия и самоуправства может эффективно осуществляться посредством норм уголовного и административного права [4, с. 8-21].
Согласно уголовному законодательству владелец наделен правом на необходимую оборону, в том числе и от насилия и самоуправства (ст. 37 УК РФ). Кроме того, лицо, насильственно или самоуправно лишенное владения, может подать иск о возмещении имущественного вреда и компенсации морального вреда (п. 1 ст. 44 УК РФ).
Ответственность за самоуправство предусмотрена и ст. 19.1 КоАП РФ.
Как видим, владелец может быть эффективно защищен нормами публичного права, что не учитывается, на наш взгляд, разработчиками Концепции и Законопроекта.
Безусловно, это вовсе не означает, что в настоящее время защита владения не имеет никакого смысла. Достаточно часто возникают ситуации, когда лицо, владеющее имуществом, не обладает статусом законного владельца. Такими лицами, в частности, являются давностные владельцы (ст. 234 ГК РФ), владельцы недвижимого имущества, право на которое не зарегистрировано (ст. 219, п. 2 ст. 223 ГК РФ). Для охраны имущественных интересов указанных лиц требуется защита владения как самостоятельного вещного права.
Вместе с тем, в Законопроекте неясным остается вопрос о том, какой характер должна иметь владельческая защита – посессорный или петиторный?
Предлагая рассматривать владение как фактическое состояние, авторы Законопроекта, очевидно, предполагали введение в ГК РФ специальных норм посессорной владельческой защиты. Однако, как показывает судебная и судебно-арбитражная практика, п. 2 ст. 234 ГК РФ и дает возможность защиты нетитульного, фактического владения. Непонятно, какие дополнительные нормы должны быть введены для защиты владения-факта? Ответа на этот вопрос разработчики Концепции не дают. В п. 3 ст. 215 Законопроекта указано, что «… защита владения может осуществляться владельцем самостоятельно (самозащита), посредством обращения к уполномоченным государственным органам и органам местного самоуправления в случаях, предусмотренных законом, а также в судебном порядке». Однако эти случаи Законопроектом не предусмотрены, а, следовательно, норма не будет работать, ее трудно будет применить. Приведем пример.
Некоторые авторы полагают, что введение посессорного процесса будет способствовать оперативному разрешению, например, жилищных споров между гражданами. С этим также трудно согласиться. Как правило, такие споры происходят чаще всего между родственниками или бывшими супругами, которые нередко проживают в одном помещении. Поэтому вряд ли возможно принять сколько-нибудь обоснованное и справедливое решение, исходя из одного лишь факта проживания в жилом помещении.
Неясно также, как в этом случае будет происходить стыковка норм о владельческой защите с нормой п. 2 ст. 292 ГК РФ о прекращении права пользования жилым помещением членами семьи прежнего собственника при переходе права собственности на жилой дом или квартиру к другому лицу, если члены семьи бывшего собственника откажутся освободить жилое помещение. Законный владелец жилого помещения может обосновать свое требование о выселении только ссылкой на свое право собственности, а в посессорном процессе он этого сделать не сможет. Таким образом, при введении посессорной защиты его ждала бы многолетняя тяжба в петиторном процессе.
Аналогичный вопрос возникает при анализе нормы п. 4 ст. 31 ЖК РФ, в соответствии с которой, в случае прекращения семейных отношений с собственником жилого помещения право пользования жилым помещением за бывшим членом семьи собственника прекращается. Но при определенных условиях на основании решения суда это право может быть сохранено на определенный срок. Возникает вопрос: сможет ли собственник когда-нибудь освободиться от обременения своего жилого помещения, если на страже интересов третьих лиц будет стоять посессорная защита? Думается, вряд ли. При трактовке владения как факта трудно будет разрешить жилищный спор в данной ситуации. Кроме того, на наш взгляд, предлагаемое Законопроектом решение вопроса о владении и его защите обернется новой волной рейдерских захватов и переделом собственности.
Если оставаться на позиции понимания владения как факта, необходимо дополнительно проработать основания для предъявления требования о защите владения [1, с. 48-54]. В п. 1 ст. 216 Законопроекта указано, что «… требование владельца о защите владения подлежит удовлетворению судом, если будет установлено, что вещь выбыла из его владения в результате хищения, самоуправства или иным путем помимо воли владельца». Вместе с тем практика показывает, что порой достаточно сложно провести грань между самоуправством и самозащитой. Особенно сложно это сделать, когда речь идет о самозащите лица, допускающего злоупотребление правом.
В соответствии с абз. 2 ст. 14 ГК РФ способы самозащиты должны быть соразмерны нарушению и не выходить за пределы действий, необходимых для его пресечения. На практике неминуемо возникает проблема установления правомерности самозащиты, соразмерности нарушения и последствий самозащиты. Однако в Законопроекте отсутствуют нормы, которые позволили бы отличить самоуправство от самозащиты. Это означает, что защита владения как факта при отсутствии четко прописанных в законе правовых оснований для обращения в суд с требованием о защите владения во многом будет зависеть от позиции суда, его субъективного усмотрения.
