Динамическое развитие гражданских правоотношений, в частности по субъектному составу, осуществляется в порядке правопреемства. Одной из форм сингулярного правопреемства является уступка права требования (цессия).
Организационное обязательственное правоотношение обладает рядом конститутивных признаков, отличающих его от иных гражданских правоотношений [3, с. 19-21].
Во-первых, по справедливому утверждению основоположника концепции организационных отношений О.А. Красавчикова, организационные обязательства обладают неимущественным содержанием и образуют самостоятельную группу неимущественных правоотношений [1, с. 159, 163].
Во-вторых, данные правоотношения не имеют, в отличие от личных неимущественных правоотношений, прямую или косвенную связь с личностью участников, а главным является их организующее начало, складывающееся из неимущественных акций участников социальных связей [4, с. 14-16].
В-третьих, объектом организационного обязательства является организация отношений сторон (организация договорных связей или организация совместной деятельности), которая по своей природе имуществом, работой либо услугой не является.
В-четвертых, участники, вступая в организационные правоотношения, преследуют интерес, заключающийся в организации будущих связей или совместной деятельности, а не в получении материальных благ. В связи с этим, организационное обязательство возможно квалифицировать в качестве обязательственного правоотношения без встречного предоставления, которое, в отличие от аналогичного обязательства в англо-саксонской правовой системе, не лишено судебной защиты [2, с. 136-141; 5, с. 96-98].
Отметим, что обязательство без встречного предоставления обладает следующими признаками:
– отсутствие явно, объективно выраженной вовне волевой составляющей;
– отсутствие четко выраженной взаимосвязи содержания обязательства с целью, намерением сторон, отсутствие отражения намерений сторон договора;
– отсутствие какой-либо выгоды (хотя бы и неэквивалентной) для стороны, а также экономического содержания, отсутствие даже символического встречного предоставления;
– в обязательстве наличествует встречное предоставление одной стороны, неподкрепленное требованием встречного предоставления другой стороны;
– обязательство может предусматривать совершение действий по исполнению обязанности, не свидетельствующих о достаточном встречном предоставлении;
– в содержание обязательства может входить обещание не подавать требование, о котором заведомо известно, что оно необоснованно;
– исполнение обязательства в результате физического или психологического воздействия (насилия) кредитора на должника.
В-пятых, каждая из сторон организационного обязательства является одновременно и должником и кредитором по данному обязательству. При этом обязанности сторон носят однонаправленный характер.
Исходя из анализа гражданского законодательства (например, ст. 313, 1112 ГК РФ[1]), существует одно общее основание запрета правопреемства: тесная связь с личностью участника правоотношения.
Указанная категория носит оценочный характер, судебная практика не дает ее определения и не формулирует единообразно систему конститутивных признаков, останавливаясь лишь на частных случаях проявления этого понятия[2]. В качестве примеров отсутствия тесной связи с личностью участника правоотношения в судебной практике отмечается обязанность по передаче имущества[3], обязанность по оказанию услуг[4], обязанность по уплате денежной суммы[5].
Как представляется, признаками тесной связи с личностью участника правоотношения являются: возникновение и существование правоотношения только при наличии определенного субъектного состава (например, даритель и одаряемый), зависимость объекта и содержания правоотношения от свойств участников правоотношения (обязанность выполнить работу по созданию какого-либо единственного в своем роде объекта конкретным подрядчиком, имеющим определенной уровень профессиональной квалификации).
В организационном обязательстве отсутствует тесная связь с личностью участников (стороны руководствуются экономической целесообразностью при выборе участника такого обязательства), однако, каждая из его сторон заинтересована в выполнении организационных обязанностей именно своим контрагентом, а не третьим лицом.
Правила ГК РФ об уступке права требования не в полной мере учитывают специфику организационного обязательства и, в первую очередь, заинтересованность каждого из его участников в личности другого участника.
На основании п. 2 ст. 388 ГК РФ не допускается без согласия должника уступка требования по обязательству, в котором личность кредитора имеет существенное значение для должника. Понятие «существенное значение для должника» в норме не раскрывается. В правоприменительной практике только договор о совместной деятельности, во многих случаях имеющий организующее содержание, признан договором, порождающим обязательство, в котором личность его участника имеет существенное значение[6]. Таким образом, для иных видов организационных обязательств уступка требования допустима.
Не решают данную проблему и положения п. 4 ст. 388 ГК РФ, согласно которым право на получение неденежного исполнения может быть уступлено без согласия должника, если уступка не делает исполнение его обязательства значительно более обременительным для него. Содержание данных оценочных понятий в Законе не раскрывается, судебная практика относит к таким случаям непредпринимательские обязательства[7], к которым организационное обязательство, в большинстве ситуаций, отнесено быть не может, поскольку упорядочивание будущих отношений наиболее актуально именно для предпринимательской деятельности.
Несмотря на наличие некоторых неоднозначных положений законодательства, суды допускают цессию в отношении прав по организационному обязательству, возникшему из предварительного договора (ст. 429 ГК РФ)[8].
По нашему мнению, в условиях действия правил о цессии сторонам организационного обязательства, в целях установления гарантий защиты своих интересов следует заключать соглашение о запрете цессии, обеспеченное неустойкой в виде штрафа. Применить неустойку в виде пени в качестве способа обеспечения обязательства не представляется возможным по причине неимущественного характера обязательства, возникшего из такого соглашения. В современном гражданском законодательстве отсутствует порядок исчисления размера взыскиваемых убытков за неисполнение неимущественного обязательства. Традиционный подход к классификации и обоснованию убытков, базирующийся на выделении реального ущерба и упущенной выгоды (ст. 15 ГК РФ) применен быть не может по причине особой природы данного обязательства.
Подводя итоги, полагаем, что усматривается необходимость законодательного регулирования отношений, связанных с уступкой права требования в организационном обязательстве. Соглашение между первоначальными участникам организационного обязательства (даже если исполнение обязанности по которому обеспечено неустойкой) не является тождественным законодательным правилам о таком сингулярном правопреемстве, поскольку всегда остается риск неисполнения этого соглашения, признания его незаключенным либо недействительным.
