Труды выдающегося юриста Анатолия Федоровича Кони наполнены массой тем, событий, предметов исследования. Занимавший прокурорские и судейские должности юрист прекрасно знал законодательство. Известно много научно-популярных работ Кони, в которых он описывал свои личные воспоминания с многочисленными примерами применения норм уголовного права. Кони принимал непосредственное участие в разработке законопроектов в сфере публичного права, проводил исследования по интересующим его проблемам, имел свое мнение по содержанию карательных норм. Однако все эти изыскания выдающегося юриста остались практически неизвестны общественности по банальной причине – большинство своих исследований в этой сфере Кони никогда не публиковал.
Публикации о роли А.Ф. Кони в истории уголовного права немногочисленны [1]. Большинство его работ в этой области никогда не были напечатаны. Об участии Кони в выработке уголовно-правовой политики пишут зарубежные исследователи: Кордин Карла (Кёльн) [8], а также Сандра Дальке [9] и Регула Спалингер-Бичель (о диссертации Кони) [10]. В России в 1994 году вышла небольшая публикация Э.Ф. Побегайло «Кони и уголовное право» [6]. Уголовно-правовые воззрения юриста почти не упоминаются и в диссертационных исследованиях – они, в основном, посвящены влиянию А.Ф. Кони на уголовно-процессуальное законодательство и судоустройство (отметим здесь работу диссертанта А.В. Шаповалова «Правовые взгляды А.Ф. Кони и их влияние на проводимую в России судебно-правовую реформу» 2005 года [7]). Существует немало публикаций по отдельным процессам, которые проводил А.Ф. Кони, но все они относятся к XIX веку и не затрагивают теорию уголовного права. В нашей работе мы их не приводим.
Первая русская революция перевернула весь строй жизни поданных империи. Кони стал членом Государственного Совета и принял прямое участие в обсуждении почти всех законопроектов в сфере уголовного права. В начале ХХ века велись ожесточенные дискуссии о применении смертной казни. Вовлеченный в эти споры Анатолий Фёдорович подготовил большую речь «По вопросу о смертной казни». Текст был составлена приблизительно в 1906–1907 гг., но не опубликован автором. В советское время эта работа не могла быть напечатана ввиду её явной антиреволюционной направленности.
Сенатор сразу же задал жесткие параметры обсуждения, утверждая, что смертная казнь – вопрос нравственно-правовой, а не политический. Кони обсуждал отношение к смертной казни составителей проекта Уголовного Уложения 1903 года (далее – УУ), которые признавали, что она безнравственна, бесчеловечна, является пережитком и не достигает своих целей, но, тем не менее, заявляли, что она может быть политически необходима, девальвируя тем самым свои ранее озвученные утверждения. А.Ф. Кони иронизировал, указывая, что «мужество мысли “творцов” Уголовного уложения не было в уровень с их творчеством» и задавался вопросом какие же политические обстоятельства имели в виду составители проекта?[1]
В 1906 году комиссия Госсовета по УУ (при поддержке российских криминологов) констатировала, что смертная казнь противоестественна и антигуманна. Подходя к практической и политической стороне, комиссия сразу же становилась на позиции необходимости сохранения смертной казни для отдельных преступлений. Анатолий Фёдорович приводил данные о странах, где была отменена или сохранилась смертная казнь. Кони считал, что смертная казнь возможна только за посягательство на монарха и членов его семьи, а также за государственную измену.
Анатолий Фёдорович перебирал аргументы в пользу смертной казни. На первый план выступало устрашение. Но публичность уже устранена – казни проводятся в тюрьмах, преступников же, настроенных на убийство, остановить страх смерти не может. Говоря об измене, Кони подчеркивал, что она была актуальна для военного времени. Кроме очевидных случаев измены (переход на сторону врага, нападение на войско, шпионаж и прочее), которые однозначно караются смертной казнью, также выделяются случаи «неуловимые», которые караются каторгой. Такой изменник, не будучи казнен, в любом случае будет поставлен в такие условия, что больше совершать преступления не сможет. Говоря о применении смертной казни к преступникам, покушающимся на членов императорской семьи Кони также задавался вопросом – где же здесь применимо устрашение, если преступники либо преследуют безумную цель, либо находятся под преступным контролем?
Тут Анатолий Фёдорович с глубоким знанием дела обращался к анализу личности закоренелого идейного преступника (фанатичного революционера). Они отвержены от своей личности и от земных благ, преисполнены гордыни и думают, что смогут изменить ход истории. Религия, этика, воспитание, сострадание не представляют отпора для такой идеологии, которая рассматривает человека как средство, а не цель.
Кони справедливо вопрошал: а где воздействие церкви на молодежь? Где единодушное осуждение убийств, совершаемых в отмщение? Где в публичном пространстве («устном и печатном слове») порицание жестокосердия и накопления злобы? Где, наконец, семья? Семья, которая могла бы воспитать основы житейской нравственности и уважения к закону. Куда идти юноше? – спрашивал Кони. Где же школа, которая должна научить праву, нравственности, любви к отечеству? И делал пессимистический вывод о том, что ничего этого нет. Мысли юриста чрезвычайно актуальны и для нас. И церковь, и государство, и средства массовой информации, и школа, и семья, в существенной степени функции положительного воздействия на молодежь не оказывают.
Юноша не защищен от вредных влияний, – дидактически рассуждал Кони. Никто не защитит его от общественного психоза. Одни «подпевают ему», вторые «трусливо молчат», третьи «слушают и не слышат, слышат, но не слушают». Молодой человек видит всё лицемерие общества (под ним Кони понимал высшую аристократию). Чувственность на показ, поощрение порнографии, жестокие развлечения. «Среди анархии чувств и индивидуализма» растет разделение и злоба. Кто же защитит юношу, подталкиваемого к революционному насилию? – риторически вопрошал Кони.
Бесполезно защищать монарха с помощью УУ, если общество больно. Выход – только в нравственном подъеме общества и в помощи молодёжи. Пока же погибающие революционеры ведут себя как монахи, идущие на заклание во имя народа. Они – безымянные герои (отказывались сообщать свои имена), жертвы на алтарь будущего народа. И вы хотите их устрашить? – как бы обращался к государству Кони.
Что же остается в качестве цели наказания? Месть? Это противоречит христианству. Но если уж вводить ее по такому основанию, то надо применять ее за случаи массового убийства людей (Кони перечислял наиболее крупные случаи убийств). Есть еще мотив устранения врагов государства и общества. Но тогда это – война. Если это пленные, можно ли их убивать? Право и нравственность отвечают – нет.
Что же применить в отношении таких преступников? Надо отменить смертную казнь во всех случаях, считал Кони. Это ослепление молодёжи может быть временным. Одиночество может их изменить. Многие террористы были талантливыми людьми. Далее Анатолий Фёдорович приводит примеры заключенных, которые совершили открытия или внесли вклад в развитие общества во время или после своего заключения, в их числе – математик М.В. Остроградский, граф Андраши, композитор Рихард Вагнер и пр.
А как же священный статус лица, на которое покушаются, и членов его семьи? – Священный статус поддерживается не угрозами. Также мы видим, что многие близкие погибшего испытывали подъем христианского смирения. Могут также возразить, что пострадает народное чувство, жаждущее отмщения. Но кто измерит это чувство? Народ считает, что наказание посылается судьбой, которая делает преступника «несчастным». Здесь Кони применял риторический прием, который приводил к усилению одних фактов и умалению других. Так, он говорит, что если уж идти за народным чувством, то надо сурово наказывать во всех случаях, когда монарх мог бы смягчить участь виновного и это-де, ограничит власть монарха. Кроме того, справедливость не должна быть подвержена голосу слепого чувства. Иногда возмущенное народное чувство выливается в кровавые расправы на месте преступления. Государство карает самосуд. Русский мягкосердный народ осуждает работу палача.
Возможно, террористы высмеивают отмену смертной казни. Ну и что – вопрошал Кони? Мы должны с ними состязаться в возмездии?
Анатолий Фёдорович отмечал игнорирование комиссией экономических причин сохранения смертной казни. Необходимость содержать террористов? – Но ведь их единицы. Сторонники смертной казни также ссылались на авторитеты: Д.С. Миль, А. Кар, Р. Гарофало, Э. Ферри, Ч. Ломброзо, Отто фон Бисмарк. А.Ф. Кони отказывался приводить авторитеты в противовес (хотя их и упоминал), он ссылался на итальянскую школу антропологии, которая сама осуждала себя вожделением эшафота, будто бы обладавшего способностью очистить человеческую расу. Далее Анатолий Фёдорович приводил возражения В.С. Соловьева на аргументы Альфонса Кара. Кар говорил о том, что многих людей посылают на смерть – шахтеров, солдат. Кони отвергал эти парадоксы. Эти сравнения некорректны. Люди идут на риск, либо исполняя священную обязанность, либо сознательно. Далее Кони отвергал ссылки на христианство: Христос – великий гуманист, который не хотел смерти людей ни при каких обстоятельствах и лишь говорил о том, что она при определенных обстоятельствах неизбежна. Более того, лишая преступника жизни, мы лишаем его возможности раскаяния.
Кони напоминал, что в глазах политических террористов их казнь – это торжество, остающееся в истории. «Им казнь не в казнь», – говорил Кони. Но для судей и обвинителей – это казнь. Для них это мука (Кони приводил пример бывшего обер-прокурора Уголовно-кассационного департамента Сената Н.А. Неклюдова). Далее Анатолий Фёдорович сообщал о причинах своего ухода с поста обер-прокурора Уголовно-кассационного департамента. Оказывается, он запросил у министра юстиции разрешения никогда не выступать обвинителем по делам против террористов. Полученный отказ, по словам Кони, стал причиной его отставки.[2]
В завершение своей речи Кони призвал Госсовет вслед за Госдумой принять закон о полной отмене смертной казни в России. В 1906 и 1907 годах при поддержке Совета министров Госсовет дважды отверг отмену смертной казни в России. Идеи Кони о снижении насилия не имели продолжения. Напротив – насилие шло по нарастающей.
Кони же вновь и вновь обращался к проблематике уголовного права. Так, в 1909 году в Государственном Совете рассматривался вопрос об условно-досрочном освобождении (далее – УДО) (основной докладчик В.Ф. Дейтрих). Кони как специалист сделал по этому вопросу два доклада – 4 и 9 февраля.
Речам предшествовало принятие законопроекта об УДО в Государственной Думе (сам проект УДО обсуждался с 1903 года) и бурное отрицательное обсуждение в Государственном Совете. Противостоя двум предыдущим докладчикам, Кони страстно бросился на защиту законопроекта. Сначала он полемически прошелся по их докладам. По его мнению, государство всегда должно ставить цели, немного превышающие уровень развития общества, не ориентироваться на обывателя. Ссылки на Петра I были неосновательны. Вопрос об освобождении должно принимать Министерство Юстиции, а не МВД. Кони также отрицал теорию о якобы чрезмерном смягчении положения заключенного, теперь еще и получающего УДО. Он задавался вопросом о личности преступника. Не был ли он пренебрегаем? Оставлен без религиозного попечения? Жил в нищете? Кони призывал к гуманизму. Далее сенатор отвергал аргумент о якобы чрезмерной мягкости суда присяжных заседателей. УДО реализовывало важную функцию – было наградой заключенному за исправление. Вообще, как считал Кони, людей лучше стимулировать, чем карать.
Неграмотно было уравнивать УДО и помилование. Первое добывается арестантом тяжелым трудом и усилиями. Содержание заключенных в тюрьмах настолько неудовлетворительно, что оценить их поведение сложно. Есть угроза подкупа надзирателей для получения положительной аттестации. В тюрьмах во время революции было много беспорядков (в империи в тот момент было 715 тюрем и 36 исправительных отделений). Однако они сейчас утихли. Частные случаи беспорядков нельзя распространять на всю систему. Аттестация надзирателя – это только часть работы по УДО, в которой участвуют разные лица [2, с. 619–629].
Кони также отметал невозможность применения УДО к лицам, заключенным в крепость (назначалось за дуэли, должностные преступления, преступления против порядка управления). Дуэлянты, поджигатели, коррупционеры также могут раскаяться. На примере Достоевского юрист показывал смиряющее влияние тюрьмы. Также непонятно, почему нельзя применять УДО к лицам, осужденным по политическим статьям. Среди них – много оступившихся молодых людей, жаждущих реабилитации. В то время как лжесвидетели, похитители людей, мародеры, растлители могут воспользоваться УДО (по проекту УУ)! Здесь нет ни справедливости, ни последовательности. УДО также может относиться к приговоренным к ссылке. При голосовании по законопроекту из 130 членов Госсовета «за» проголосовало 72, «против» – 58 [2, с. 629–634].
Мысли Кони об уголовном праве можно проследить и в рецензиях, написанных на работы крупных ученых-криминалистов того времени. В нашей стране до сих пор переиздается работа М.П. Чубинского «Курс уголовной политики» (1909 год). Предисловие к этой работе было подготовлено Анатолием Фёдоровичем. В нем сенатор повторил многие свои тезисы о периодизации развития уголовного процесса и уголовного права. Уголовная политика должна, по мысли Кони, исследовать причины преступности и оценить результаты наказаний на осужденных.
Исследование причин преступности преследует цели их устранения и предупреждения. По выражению Кони, «уголовное право вглядывается в настоящее, уголовная политика в прошлое». Понимание значимости уголовной политики привело к появлению соответствующего предмета, который читался в Петербургском университете с 1907 года [3, с. 581–585].
Значительная часть работы М.П. Чубинского посвящена соотношениям понятий, которые должны разбираться или в рамках уголовного права, или в рамках уголовной политики. Например, должна ли превенция изучаться в рамках уголовного права? Чубинский анализировал вклад многих ученых предыдущих веков в развитие уголовной политики. Он, по мнению Кони, упрекал их всех в одностороннем выпячивании одного фактора, отсутствии синтетического подхода. То на первый план выступают социальные причины (социалисты), то исторические (историческая школа), то биологические (медики). В то же время каждая школа вносит свой вклад, исследуя отдельные аспекты преступности.
Чубинский выделял три современных ему направления уголовно-правовой мысли: классическое, антропологическое и социальное. Анализируя устаревшее Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 года, ученый отмечал, что оно ставит всех в «тягостное положение». В числе прочего необходимо установить точное определение субъекта преступления в ростовщичестве, статус забастовщиков на разных типах предприятий, разграничить понятия «преступность» и «неблагонадежность», устранить административную ссылку. Далее он критиковал новое УУ, частично введенное в действие в 1903 году, в том числе противоречивость норм об оставлении человека в опасности.
Чубинский подробно исследовал политику превенции и политику репрессии. Под конец Кони не соглашается с Чубинским о выделении мотива как отдельного момента уголовной репрессии, критикует его за то, что он не упоминал доктора Гааза и пр. [3, с. 585–594].
Тесно подружившись с М.Н. Гернетом – молодым правоведом, редактором систематического комментария к Уставу уголовного судопроизводства, Кони помогал ему в научных исследованиях. В 1916 году вышла работа Гернета «Преступление и борьба с ним в связи с эволюцией общества». Анатолий Фёдорович подготовил большую рецензию. Рецензию предваряли общие рассуждения сенатора о противостоянии двух школ уголовного права – классической и антропологической.
Сторонники классической школы подробно изучали преступление, волевая сторона интересовала их слабо. Постепенно вопрос о вменяемости преступника рассматривался более подробно, но всё же недостаточно. Как протест возникла франко-итальянская школа антропологии. Она, в свою очередь, до предела абсолютизировала роль душевных деформаций преступника, размножив «мании». Но и криминалисты антропологической школы не считали нужным познавать эту природу. Достаточно было по внешним признакам выявить «преступников» (якобы возрожденных дикарей), чтобы их уничтожить или на худой конец оскопить. Суд должен состоять из врачей-специалистов. Этот «суд», уничтожение, экстраполяция частных выводов на большие группы людей – недопустим. Кто же согласовал эти крайние точки зрения? По мнению Кони – Гернет [4, с. 558–562].
Гернет, как отмечал Кони, выделял стадии формирования представлений о преступлении. В древние времена понятие преступного было сильно персонализировано и воплощалось в личности субъекта преступления. Затем, во время военной демократии и ранних цивилизаций, преступление становится общественно-опасным деянием. При этом многие такие деяния связаны с мистицизмом. Чуть позже появляется кровная месть, которая развивается и приходит в упадок. Выделяется большая группа преступлений против государства. В XIX веке количество составов преступлений множится. При этом снижалось количество тяжелых преступлений, росло число корыстных [4, с. 562–564].
Рост преступности в XIX веке был огромен. Со ссылкой на Гернета Кони выделял группу антропологических теорий (исследующих психофизиологию преступника) и социологических теорий (исследующих социальную среду преступления). Тут Кони традиционно громил антропологическую школу и осуждал ее крайности [4, с. 564–566].
Наконец, Гернет разбирал факторы преступности: антропологические, физические и социальные. К антропологическим он относил расу, пол, возраст и наследственность. В том числе Гернет выделял «мужскую и «женскую» преступность. К физическим факторам относилось внешнее воздействие среды. Например, температура (составлялся календарь преступности) влияет на динамику самоубийств, изнасилований и т.д. К социальным факторам Гернет относил физико-социальную среду (плотность городского населения, питание, проституцию, уровень образования, гигиену и пр.); семейную среду (форма брака, воспитание в семье); экономическую среду (право собственности, уровень зарплат, объем трудового дня, нищета, налоги, кредиты и пр.); политическую среду (политическая система, партии, общественное мнение, печать, законы и пр.). Гернет прямо указывал корреляцию роста цен и уровня преступности.
Активно оперируя статистическим данными, Гернет изучал особенности преступлений в разных группах населения. Так, он выявил, что среди состоятельных и образованных групп населения наиболее распространены половые преступления, а среди неимущих групп – религиозные (как в Европе, так и в России). Также среди состоятельных групп чаще распространены мошенничество, ростовщичество, абортирование. Среди малоимущих был выше процент совершения краж, грабежей, разбоев и убийств. Гернет отмечал, что в России происходил резкий рост преступности [4, с. 566–571].
Гернет рассуждал о простых способах снижения преступности: таких, например, как улучшение качества жилья для рабочих. Уровень преступности среди семейных выше, чем у холостых и незамужних. В этом Кони с ним не был согласен и приводил свои аргументы. Гернет также приводил данные о влиянии алкоголизма, войны и грамотности на уровень преступности. Особенное влияние Гернет уделял сложным колебаниям преступности во время войны. В отдельных случаях, странах и социальных группах под влиянием войн преступность растет или падает [4, с. 571–574].
Гернет анализировал виды наказаний и отмечал снижающуюся роль смертной казни в странах Европы, вплоть до ее полной отмены. Он задавался вопросом, почему в разных странах существенно различались меры наказания для молодежи, говорил о субъективизме и «легальном произволе законодателя». Отмечал, что смягчение законодательства началось с гуманизации в отношении детей. Тут же ученый говорил о пагубном влиянии современной культуры, особенно кинематографа, на детей, с чем Кони полностью соглашался [4, с. 571–580].
Государство продолжало с увлечением создавать новые комиссии по развитию уголовного права. В январе 1916 года появилось очередное «Предварительное совещание» для обсуждения вопроса о необходимости переработки постановлений особенной части УУ, для введения его в действие, во главе с С.Н. Трегубовым (бывший директор 1 департамента Минюста, сенатор, профессор Военно-Юридической академии), в его составе были Н.С. Таганцев, Н.С. Тимашев, А.Н. Лазаренко и пр. Члены совещания постановили: «необходимо срочно вводить УУ в действие полностью». Тогда император повелел 26 января 1917 года учредить новую комиссию для пересмотра утвержденного Уголовного Уложения и введения его в действие. Председателем вновь стал С.Н. Трегубов. Большинство членов комиссии составили второстепенные юристы (кроме Таганцева). Комиссия Трегубова была сформирована, но к работе приступить не успела.
После событий Февральской революции в марте 1917 года новый товарищ министра юстиции Зарудный «перетряхнул» всю комиссию и ввел в нее крупных ученых – С.В. Сперанского, А.А. Жижиленко, Н.Н. Розина, М.П. Чубинского, В.Д. Набокова, П.И. Люблинского и прочих деятелей. Всего в ее составе оказалось 20 человек. Председателем стал политик В.В. Маклаков.
За три месяца комиссия пересмотрела 2, 3, 5, 15 главы УУ, а также отдельные статьи Общей части. Обсуждая и модернизируя проект УУ, комиссия разработала проект постановления временного правительства по пересмотру УУ, предложила отменить серию статей, изменила названия ряда глав и статей. Анатолия Федоровича Кони хотели пригласить в состав комиссии 24 марта, но А.С. Зарудный (товарищ министра юстиции) почему-то не подписал приглашение. Причина, очевидно, заключалась в том, что в то время сенатор был загружен большим количеством новых обязанностей. Тем не менее, Кони приглашался на заседания комиссии и давал свои заключения.
Были созданы подкомиссии: по общей части УУ, по рассмотрению статей о нарушении ограждения административных постановлений (пред. Таганцев), о рассмотрении постановлений о бунте против верховной власти, государственной измене (пред. М.Л. Гольдштейн), по пересмотру гл.15 УУ о нарушении постановлений о надзоре за печатью (пред. М.П. Чубинский) и пр.
Переработанный проект УУ поступил к министру юстиции П.Н. Переверзеву, но дальше ничего не происходило. Только были изменены отдельные статьи Уложения. С 21 июля председателем комиссии стал П.И. Люблинский. Комиссия в июле-сентябре затормозила работу из-за отсутствия финансирования. В комиссии числилось 25 человек. 5 октября 1917 года по инициативе Люблинского был выделен особый редакционный комитет – П.И. Люблинский, Н.Н. Розин, М.П. Чубинский, Н.С. Таганцев, В.П. Ширков, А.Н. Лазаренко и Н.С. Тимашев, чтобы полностью переработать УУ.[3] Работу он свою завершить не успел, так как советские органы распустили все имперские учреждения.
В 1917 году Кони оказался вовлечен в водоворот революционных событий и активно участвовал в изменении уголовного и уголовно-процессуального законодательства. «На злобу дня» Анатолий Фёдорович сформулировал свои идеи по изменению законодательства и изложил их в публикации «Ближайшие задачи уголовного законодательства», вышедшей в «Журнале министерства юстиции» в марте 1917 года [5, с. 25–31].
С ходу сенатор подверг критике имперский бюрократический аппарат, который крайне медлительно изменял законодательство и отстал от общества. Медлительность и боязливость государства Кони определял как «старость». Опытнейший юрист образно описывал работу бесплодных комиссий, в которых обычно было всего 2-3 специалиста по проблеме. С большим трудом комиссия вырабатывала проект изменений, как правило, не имея четкой цели. Посредственный законопроект поступал министру юстиции и часто «утопал» в министерстве.
Одним из объектов его внимания стало Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 года, устаревшее после Великих реформ Александра II (далее – УН). Мелкие переделки Уложения ни к чему положительному не привели. Основные проблемы УН – казуистичность, несколько параллельных несогласованных «лестниц» наказания, отсталость от новых видов преступлений, связанность судьи, архаический подход к проблеме вменяемости-невменяемости – оставались неизменными. По словам Кони, в 1881 году решили приступить к выработке нового УУ[4]. Выдающиеся криминалисты, наряду с которыми участвовал в этой работе и Кони, собрали огромный материал, обобщили российский и зарубежный опыт. Наконец, как пишет А.Ф. Кони, проект поступил в Госсовет[5] и был утвержден в 1903 году. Несмотря на недостатки кодекса (тяжелый формализованный язык, неудачные новые термины (вместо поджога – «повреждение поджогом», вместо кражи – «воровство» и пр.), он обладал большими преимуществами – краткостью, сжатостью, систематичностью.
Казалось бы – вот современный кодекс! Но он оказался «подкидышем» (по выражению Кони), каким-то теоретическим творением, по мнению сенатора, был трудноприменим. В итоге действовал только частично, наряду с УН, которое, в свою очередь, «разлагалось». Тем временем жизнь шла вперед и так и не введённый в действие кодекс стал устаревать. Он уже не охватывал такие относительно новые составы, как ответственность за распространение и продажу алкоголя, за спекуляцию, преступления на транспорте, чрезмерное развитие проституции, совершение действий сексуального характера в отношении несовершеннолетних и прочее. За каждое из этих деяний надо было вводить уголовную ответственность. В конце статьи Кони традиционно нападал на кинематограф, который порнографичен, приучает молодежь к преступному образу жизни и развращает ее [5].
Анатолий Фёдорович проявил свои таланты в уголовном праве в полной мере. После молодых поисков и изучения теории права в 1860-е годы он получал и применял опыт в уголовно-правовой сфере на посту прокурора и судьи. От применения уголовно-правовых норм он перешел к изучению общей теории уголовного законодательства. Во время работы в Госсовете Кони обратился к дискуссиям по модернизации норм о смертной казни, условно-досрочном освобождении и прочих институтах права. Анатолий Федорович Кони выступал как практик, учёный и законодатель, и его влияние на развитие уголовного права и уголовной политики империи еще предстоит оценить по достоинству.
