Центральным компонентом в феномене «преимущественное право» является преимущество. «Преимущество – это качество, свойство, обозначающее выгоду, превосходство над кем или над чем-либо» [12, с. 472].
«Правовое преимущество, – утверждает А.Г. Репьев, – это юридическая категория, характеризующаяся правомерной возможностью субъекта удовлетворить свои интересы наиболее полно и всесторонне и выражающаяся как в предоставлении особых дополнительных прав, так и в неподверженности определенным обязанностям, запретам и ограничениям» [16, с. 13].
Преимущественное право, как и всякое правовое преимущество, олицетворяет собой определенного рода благо. При этом преимущественное право само по себе благом не является. Это лишь инструмент государства по скорейшему и наиболее полному его приобретению. Однако, если рассматривать данный ракурс буквально, то можно предположить, что существование преимущественного права тоже можно воспринимать как благо, поскольку обладание таким правом предполагает потенциальную вероятность удовлетворения интересов и потребностей субъекта, у которого юридически зафиксировано наличие такого права. «Благо в правовом значении, – верно отмечает П.П. Ланг, – следует рассматривать как собирательный образ ценности, общепризнанной и установленной в нормативном порядке, обеспеченной со стороны государства» [7, с. 15].
Между тем именно подразумеваемая преимущественным правом нормативная возможность обладания благом позволяет включать преимущественное право в число правовых преимуществ.
А.Г. Репьев, разрабатывая теорию правовых преимуществ, сформулировал их классификацию, включающую в себя: иммунитеты; привилегии; льготы; особые правовые процедуры [15, с. 187].
При этом каждый из названных феноменов обладает комплексным, многоплановым характером. Так, разновидностями привилегии выступают преференция, субсидия, квота, властная прерогатива; льгота включает в себя компенсации и пособии (последние, в свою очередь, делятся на субвенции и дотации); особая правовая процедура дифференцируется на преимущественное право и особый правовой порядок [16, с. 31 – 35].
Три первых феномена, составляющие систему правовых преимуществ (льготы, привилегии, иммунитеты), подразумевают собой одновременно как преимущество, так и исключение. С.Ю. Суменков по данному поводу весьма категорично утверждает, что «в качестве автономного образования в число исключений-дозволений входят исключения-преимущества» [22, с. 12]. Как резюмирует ученый, к числу последних относятся льготы, привилегии, иммунитеты.
Действительно, льгота, по точному замечанию И.С. Морозовой, представляет собой разновидность юридических исключений, создающих особый правовой режим, в рамках которого субъект наделяется преимуществами посредством наделения дополнительными правомочиями, либо уменьшением (изъятием) объема обязанностей [11, с. 67].
Привилегия традиционно рассматривается как исключение из правил [9, с. 52], причем такое исключение, которое воздействует на правило посредством изъятий либо дополнений [23, с. 10].
Как исключение из правил, регламентирующих сферу юридической ответственности, в доминате своей воспринимается иммунитет [26, с. 7].
При этом само по себе соотношение исключений и преимуществ достаточно сложное. Здесь хотелось бы солидаризоваться с позицией С.Ю. Суменкова, согласно которой «не всякое правовое преимущество следует считать исключением» [21, с. 27–38]. К такому преимуществу, не являющемуся исключением из правил, относится преимущественное право. Данный фактор во многом детерминировал различия между привилегией, льготой и иммунитетом.
От привилегии преимущественное право стратифицировано генезисом происхождения и формой выражения. Привилегии находили и находят свое отражение в социальных нормах, возникших раньше норм права; юридическое оформление многих привилегий – лишь фиксация реально сложившегося положения [24, с. 88–96]. Преимущественное право существует только в правовых нормах, находящих свое отражение в юридически значимых формах.
Различие между льготой и преимущественным правом коренится в круге субъектов, на которых распространяется их юридическая сила. Льготы предназначены прежде всего для социально уязвимых слоев населения, нуждающихся в социальной защите [11, с. 68–70]; диапазон субъектов, которые могут обладать преимущественным правом значительно шире, охватывает более разновекторный субъектный состав.
Сфера действия выступает стратификационным критерием разграничения преимущественного права и иммунитета. Последний наделяет своих обладателей преимуществами при привлечении к юридической ответственности или (и) выполнении процессуальных обязанностей [9, с. 127]. В этой области законодательством не предусмотрено никаких преимущественных прав.
В свою очередь, особую правовую процедуру и преимущественное право сближает то, что оба названных преимущества нельзя воспринимать в качестве исключения из правил.
При этом нельзя согласиться с уже озвученным концептом о том, что особая правовая процедура подразделяется на преимущественное право и особый правовой порядок.
По нашему мнению, соотношение процедуры и порядка не столь однозначно, и нуждается в дополнительном обосновании. Кроме того (и это самое главное), особый правовой порядок не всегда и необязательно подразумевает собой преимущество. Более того, особый порядок может подразумевать собой не только упрощенный, но и – напротив – усложненный порядок [20, с. 109], который никоим образом не олицетворяет собой правовое преимущество.
Но если особая правовая процедура и особый правовой порядок имеют общую точку соприкосновения, связанную с непосредственным действием, а если точнее – с реализацией права, то преимущественное право относится к несколько иному сегменту юридической действительности. Различие между ними в том, что преимущественное право относится к статике, а особая правовая процедура – к динамике. Если все же согласиться с А.Г. Репьевым относительно включения особой процедуры в систему правовых преимуществ, то она обуславливает преимущество именно в процессе, в деятельности.
Этого не скрывает и сам А.Г. Репьев, дефинируя особую правовую процедуру как специальный нормативно установленный порядок совокупного применения правил и способов, ставящих субъекта в более выгодное положение относительно других [14, с. 27].
Как думается, преимущественное право может быть в доминате своей осуществлено в рамках особой правовой процедуры. Например, ст. 71 Федерального закона от 29 декабря 2012 г. № 273-ФЗ «Об образовании в Российской Федерации»[1] была дополнена ч. 11.1, устанавливающей преимущественное право поступления в некоторые образовательные учреждения детям граждан, проходящим или проходивших службу в некоторых государственных органах[2]. В свою очередь, Указ Президента от 9 мая 2022 г. № 268 «О дополнительных мерах поддержки семей военнослужащих и сотрудников некоторых федеральных государственных органов»[3] не только конкретизирует субъектов соответствующих правоотношений, но и устанавливает непосредственную процедуру реализации предоставленного им преимущественного права.
Подобного рода интеграция материальных и процессуальных (процедурных) нормативных предписаний вполне возможна и целесообразна, однако следует еще раз подчеркнуть, она не означает полного тождества рассматриваемых разновидностей правовых преимуществ.
На наш взгляд, здесь заслуживает внимания и дефиниция собственно преимущественного права, также сформулированная А.Г. Репьевым. ««Преимущественное право, – пишет ученый, – способ реализации особой правовой процедуры, обусловленной необходимостью учета публичных и частных интересов и особенностей специальных статусов отдельных субъектов, предусматривающий дополнительные процессуальные гарантии и организационные меры по приоритетному, внеочередному, предпочтительному получению благ, реализации прав и законных интересов» [17, с. 18].
Предложенную дефиницию нельзя считать совершенной, чего не скрывает и сам А.Г. Репьев, отмечая, в частности, что им не ставилась цель дать исчерпывающую характеристику такому феномену как преимущественное право [17, с. 18].
Так, непонятно, почему А.Г. Репьев называет преимущественное право способом реализации, заключающимся, опять же, в реализации прав и законных интересов. Более того, подобная трактовка неудачна прежде всего вследствие того, что она: 1) отводит преимущественному праву исключительно роль дополнительной процессуальной гарантии или организационной меры, отрицая тем самым воплощение в преимущественном праве непосредственно какого-либо блага; 2) отказывает преимущественному праву в возможности существования в качестве автономного подвида правового преимущества; 3) механически отождествляет преимущественное право, внеочередное право, первоочередное право, приоритет.
По поводу первого универсума можно заметить, что взаимосвязь преимущественного права и блага органична и вполне очевидна. Преимущественное право предусматривает возможность получения блага, и в этом смысле само олицетворяет благо для его обладателя.
Второй универсум, заключающийся в том, что преимущественное право – лишь способ реализации особой правовой процедуры, был проанализирован выше, но только в контексте существования особого правового порядка. Поэтому необходимо обязательно уточнить, что помимо особого порядка законодательство может предусматривать первоочередной порядок[4], приоритетный порядок[5], исключительный порядок[6]. Теоретически можно предположить и наличие внеочередного порядка, хотя непосредственно данное словосочетание не встречается в текстах правовых актов, будучи выраженным в несколько видоизмененной словесной форме[7].
Все эти разновидности порядка как раз и составляют содержание особой правовой процедуры: это более чем очевидно, ибо сама по себе правовая процедура предполагает особый законодательно закрепленный порядок [6, с. 37]. В связи с этим не бесспорна, но заслуживает внимания позиция П.П. Ланга, считающего, что особое производство, как нормативно установленный особый порядок, интегрирует правовые процедуры, регуляция которых не может осуществляться только по общим правилам в силу различных факторов, в том числе присутствия в правоотношениях особого субъекта, а также экстраординарности самих таких отношений [8, с. 10].
По обозначенной нами выше позиции, преимущественное право как раз и реализуется в особой правовой процедуре, специфика которой (разновидность порядка) зависит от конкретной составляющей правоотношений[8].
Третий универсум, детерминированный анализом дефинитивных характеристик преимущественного права, сформулированных А.Г. Репьевым, связан с синонимией преимущественного права с первоочередностью, внеочередностью, приоритетностью, предпочтительностью.
На наш взгляд, здесь целесообразно выделить следующие дихотомические составляющие: «первочередность-внеочередность»; «приоритетность-предпочтительность».
Что касается соотношения первой синтагмы, надо признать, что входящие в нее лексические единицы нетождественны, что привносит различие и между производными от них первоочередным правом и внеочередным правом, что в большинстве случаев понимается субъектом правотворчества[9].
Первоочередное право и внеочередное право, реализуемые соответственно в первоочередном или внеочередном порядке, являются обособленными разновидностями преимущественного права.
При этом отметим, что преимущественное право не всегда связано лишь с отношениями очередности: в частности, «преимущественные права в семейном праве обозначают не только первоочередность в порядке осуществления…, но и принадлежность субъекту особых правомочий» [5, с. 9].
В качестве иного примера можно привести положения Закона Мурманской области от 14 января 2003 года № 380-01-ЗМО[10], который во главу ставит не очередь, а цели, которые и объясняют присутствия преимущественного права (ст. 5).
Упоминание о приоритете обуславливает уместность обращения к дихотомии «приоритетность-предпочтительность».
Приоритетность выступает детерминантой такого феномена как приоритет. Он является особой разновидностью преимущества, соответственно, правовой приоритет входит в систему правовых преимуществ. А.Г. Репьев попытался дать характеристику правовому приоритету, достаточно сумбурно, на наш взгляд, сравнивая его с преимущественным правом, с одной стороны, и правовым паритетом, с другой [18, с. 7–15]. В соотношении с последним А.Г. Репьев усматривает парность, в связи с чем более чем выверенной представляется позиция Н.А. Власенко, предостерегающего от слишком вольного наделения статусом парности тех или иных правовых явлений [2, с. 53–54].
Правовое преимущество и правовой приоритет в трактовке А.Г. Репьева соотносятся следующим образом: а) правовой приоритет выступает формой проявления преимущественного права; б) правовой приоритет – подвид преимущественного права, оказывающийся одновременно и видом, и способом реализации особой правовой процедуры, являющейся в свою очередь типом правового преимущества [17, с. 14–20].
Отметим, что разница между формой проявления (объективированием во внешнем реальном мире) и подвидом (отдельной группе внутри вида), то есть разновидностью применительно к классификационным процессам, достаточна очевидна. Кроме того, добавляя критику восприятия преимущественного права как способа реализации особой правовой процедуры, укажем, что подобная трактовка неудачна вследствие того, что она противоречит устоявшемуся в теории права восприятию способа правового регулирования и оставляет за приоритетом роль разновидности способа реализации.
Нельзя согласиться и с наделением приоритета качествам, присущих, по мнению А.Г. Репьева, преимущественному праву: внеочередность и первоочередность [18, с. 10]. Возражая против определенного репродукционизма, связанного с имплементацией указанных качеств близким, но все же неидентичным феноменам, стоит также заметить, что в таком случае необходимы очень четкие критерии стратификации, в особенности, градирующие приоритетность и первоочередность.
При этом, надо признать, что А.Г. Репьев абсолютно прав, когда пишет о том, что приоритет реализуется в приоритетном порядке и обладает ярко выраженной инструментальной составляющей [19, с. 37–41]. Приоритет – важное юридическое средство [25, с. 169–172], в том числе и поэтому занимающее особое место в системе правовых преимуществ и нуждающееся в отдельных теоретических изысканиях.
Интересна и вторая лексическая единица рассматриваемой дихотомии: «предпочтительность». Согласно словарям, это слово в том числе обозначает «признать преимущество кого-чего-н.;» [12, с. 471]. В таком аспекте можно признать некоторую обоснованность использования данного термина при описании преимущественного права [15, с. 313]. Подобный тезис отчасти подтверждается и примерами из действующего законодательства[11].
Вместе с тем, надо признать, что «предпочтительность» не отражает в полной мере характеристику преимущественного права. Во-первых, предпочтительность – это оценка «со стороны», в частности – субъекта правотворчества. Последний, фиксируя преимущественное право тех или иных лиц, действительно, оказывает им предпочтение. Подобное может вызвать отрицательную реакцию социума, связанную, в лучшем случае, с обвинениями в волюнтаризме. Неслучайно, как думается, в законодательстве невозможно найти нормативный акт, в тексте которого созвучно бы фигурировали термины «преимущественное право» и «предпочтение» в их взаимодействии[12].
Между тем, преимущественное право связано с процессами правообразования и имеет, как и всякое преимущество, объективные детерминанты [4, с. 73–86].
Кроме того, не следует забывать и о другом значении слова «предпочтение»: «признать лучшим в сравнении с другим» [12, с. 471]. Эта синтагма может пониматься без привязки к преимуществам, в буквальном смысле, причем как в позитивном[13], так и негативном аспекте, а также с разграничением преимущества и предпочтения[14].
Тем самым можно констатировать определенную неточность «предпочтения» как дефинирующего признака преимущественного права. По нашему мнению, более выверенным в данном отношении представляется слово «эксклюзивность».
В лексическом плане оно обозначает «исключительность, отборность, элитарность», а его производное «эксклюзивный» происходит от англ. exclusive – исключительный; единственный; распространяемый на определенный круг лиц. Последнее значение во многом служит квинтэссенцией преимущественного права как нормативно закрепленной возможности на получение блага, которая предоставляется не всем, а лишь отдельным категориям субъектов, диапазон которых установлен специальной нормой права. Такие субъекты, характеризующиеся наличием специального статуса, являются эксклюзивными обладателями преимущественного права.
Эксклюзивность преимущественного права подтверждается тем, что в доминанте своей его нельзя передать иным участникам правоотношений. В частности, п. 4 ст. 250 ГК РФ прямо устанавливает: «Уступка преимущественного права покупки доли не допускается». Подобного рода запрет необходим для того, чтобы не допустить обход требований закона о реализации преимущественного права покупки [3, с. 9].
Точное установление субъектного состава лиц, которым определена возможность претендовать на преимущественное право, обуславливает позицию ряда авторов о том, что преимущественные права персонифицированы [1, с. 77].
Подобное утверждение, конечно, несколько безапелляционно, прежде всего в силу градации специального и индивидуального статуса. Как верно замечает А.И. Переплетчикова, благодаря специальным нормам «осуществляется учет особенностей и специфики определенного вида общественных отношений» [13, с. 9].
Вместе с тем, можно признать, что граница между специальным и индивидуальным статусом бывает несколько условна, в том числе и в проекции к преимущественному праву. Так, например, выше приводилось нормативное предписание, закрепленное в Семейном кодексе РФ (абз. 3 п. 1 ст. 63), согласно которому родители имеют преимущественно право на обучение и воспитание своих детей. Основанием установления данного преимущественного права, как верно считает М.Л. Ковалева, служит кровное (биологическое) и социальное родительство [5, с. 9]. Представляется, что определение родителей как носителей преимущественного права априори предполагает индивидуализацию. В таком аспекте преимущественное право также можно охарактеризовать как эксклюзивное.
Необходимо отметить, что существующие различия между преимущественным правом и иными разновидностями преимуществ достаточно обширны и более чем разноплановы.
В частности, от такого компонента системы правовых преимуществ (не попавшего в поле зрения А.Г. Репьева) как преимущество, в узком, конкретизированном смысле, преимущественное право отличается тем, что преимущество не олицетворяет собой правовую возможность, подразумевая лишь предоставляемое благо. Поэтому вполне целесообразно, что в названиях различных нормативных актов речь ведется именно о предоставлении преимуществ различным субъектам, будь то учреждения и предприятия уголовно-исполнительной системы[15], либо организации инвалидов[16].
Момент возможности, о котором пишут Н.И. Матузов и Н.В. Ушанова применительно к субъективному праву [10, с. 226], характерен соответственно и для преимущественного права, но отсутствует у преимущества как специфического термина.
Вышесказанное позволяет прийти к следующим выводам.
Преимущественное право – это автономный компонент системы правовых преимуществ.
Преимущественное право подразумевает собой юридически закрепленную возможность на получение определенными субъектами какого-либо заранее нормативно оговоренного блага.
Преимущественное право характеризует специальный статус лиц, им обладающих, являясь для таких лиц эксклюзивным правомочием.
Преимущественное право – это самостоятельная разновидность правовых преимуществ, подразумевающая юридически закрепленную эксклюзивную возможность отдельных субъектов претендовать в соответствии со специальными правилами, выступающими дополнением к общим предписаниям, на нормативно оговоренное благо.
