Правовое развитие современной России характеризуется неоднородностью и подвержено влиянию разнохарактерных факторов и обстоятельств. С одной стороны, просматривается тенденция к сохранению и приумножению позитивных результатов в правовом регулировании на разных этапах развития российской правовой системы. С другой стороны, на протяжении последних десятилетий имели место заимствования и даже прямой трансфер норм из зарубежного законодательства (наиболее яркий пример – реформирование гражданского законодательства). Кроме того, перед российской правовой системой появляются вызовы о необходимости регулирования новых сфер формирующихся общественных отношений в области экономики, науки и техники, а также взаимодействия на международном уровне.
В настоящий период происходит усиление официального доктринального начала в правовом регулировании. В частности, это выражается в укреплении роли посланий Президента РФ Федеральному Собранию РФ, а также высказываний политических лидеров государства на проводимых международных и внутрироссийских публичных мероприятиях относительно проведения правовых реформ на разных уровнях.
Тем самым правовое развитие сопровождается не только возрастанием целенаправленности правовой политики, но и тенденцией на регулярное соотнесение уровня правового развития на разных его этапах. При этом даже минимальная трансформация социальной и правовой реальности позиционируется как прогресс. Это обуславливает актуальность и необходимость исследования критериев, позволяющих рассматривать правовое развитие в качестве прогресса [1].
Правовой прогресс как философско-правовая категория [5] отражает объективно-субъективный характер развития и функционирования правовой реальности в рамках определенного социокультурного хронотопа и является показателем совершенствования правовой реальности. Прогрессивное развитие последней не может рассматриваться исключительно в объективном плане в силу того, что любое правовое явление – будь то норма, правовое поведение или юридический процесс – не могут существовать вне соответствующей интерпретации и без учета вкладываемых в них субъектами смыслов [10, p. 319]. Отсюда весьма объемная субъективная составляющая в онтологическом и гносеологическом аспектах понимания правового прогресса. Правовая реальность как выражение всех форм бытия права, выступая в качестве объекта правового прогресса, может рассматриваться на разных уровнях, где оценка степени совершенствования может различаться. В частности, совершенствование правотворчества далеко не всегда предполагает автоматическое совершенствование правоприменения, а также правового поведения. В свою очередь, совершенствование правоприменения и правового поведения может иметь собственные движущие силы, не связанные с совершенствованием правотворчества – к примеру, повышение уровня образованности, а также общей правовой культуры в целом и правовой культуры в частности [7, с. 12]. Развитие правовой реальности в смысле ее совершенствования может принципиально по-разному оцениваться на разных исторических этапах, что требует помещения правового прогресса в контекст заданного социокультурного хронотопа и практически отрицает возможность формулирования общей модели правового прогресса безотносительно тех или иных отрезков времени.
В онтологическом аспекте правовой прогресс выступает целенаправленным, поступательным изменением правовой реальности с целью ее трансформации на основе официальной доктринальной модели, рассматриваемой как эталон [8]. В аксиологическом отношении правовой прогресс является ценностным показателем процесса и результата трансформации правовой реальности, отражающим социальные интересы [9]. Учет аксиологической составляющей позволяет законодателю оценить не только эффективность, но и легитимность правовой политики [12, p. 136] и создать условия для преодоления правового нигилизма и правового инфантилизма. В гносеологическом плане правовой прогресс может быть рассмотрен как философско-правовая категория, отражающая наиболее существенные признаки и критерии как самого процесса, так и результата целенаправленного совершенствования правовой реальности.
Философско-правовой подход к исследованию правового прогресса позволяет определить его цель – (1) совершенствование (трансформация) правовой реальности в направлении, обусловленном социально-культурным и цивилизационным развитием общества как на данном историческом этапе, так и с учетом преемственности сложившегося правового опыта и традиции, (2) гармонизация ее уровней (правотворчество, правоприменение, правовое поведение), (3) повышение эффективности функционирования и легитимации правовой системы. Правовой прогресс должен не только иметь целенаправленный характер, но и стремиться к реальному достижению указанных целей. В ином случае эффективность правового развития может быть минимальной и демонстрировать лишь идеальную установку с созданием видимости изменений. Однако на практике реализация всех поставленных целей и задач в полном объеме далеко не всегда возможна. Поэтому можно говорить как о полном прогрессе, так и частичном, хотя степень завершенности определяется не только достижением поставленной цели, но и критериями оценки процесса и результата правового прогресса. При этом необходимо учитывать, что цель правового развития может носить не только линейный, но и фрактальный характер. В последнем случае правовой прогресс предполагает баланс индивидуальных, групповых и социальных интересов субъектов правовой коммуникации [2, с. 14].
Для исследования сущности правового прогресса одной из важнейших составляющих является модель развития, поддерживаемая на уровне официальной доктрины.
Российская правовая система носит транзитивный характер в силу того, что за последние три десятилетия не произошла полная стабилизация политической, социальной и правовой систем, которая бы исключала спонтанные и существенные в них изменения, а также не выработана некая единая универсальная модель дальнейшего развития. В частности, если в период 1990-х гг. и несколько позже происходило диалогическое развитие на фоне конкуренции либеральной и этатистской моделей, то после 2010 г., несмотря на преобладание последней из названных, тем не менее, говорить о полной невозможности отказа от нее в будущем не представляется возможным. С учетом же содержания Стратегии национальной безопасности[1] можно говорить об определенном синтезе государственнической модели с образом социального правового государства.
В свою очередь, противоречивость правового развития транзитивного общества обуславливает рассмотрение правового прогресса с синергетических позиций. Анализ юридической практики показывает нелинейность правового прогресса и возможность регресса. Преодоление кризиса как прохождение точки бифуркации может привести как к прогрессу, так и регрессу. Оценка правового развития в качестве прогресса или регресса зависит не только от результатов развития правовой системы, но и от критериев оценки этого процесса как референтными группами, выступившими инициатором изменений, так и широкими социальными массами, поддержка которых должна обеспечить легитимацию правового развития. При этом необходимо учитывать не только юридическую, но и социокультурную составляющую правового прогресса [6].
Правовой прогресс может охватывать всю правовую реальность в целом, однако чаще он проявляется по отдельным направлениям – в частности, затрагивает наиболее значимые отрасли права в разные исторические промежутки времени. В итоге прогрессивное развитие в плане правового регулирования одного рода отношений может существовать параллельно с определенной консервацией в отношении иных сфер правового регулирования. Если проследить правовые реформы постсоветской России, то можно прийти к выводу о том, что на разных этапах на первый план в плане прогрессивного развития могли выдвигаться определенные блоки законодательства. Лишь развитие гражданского законодательства можно назвать почти перманентным процессом, тогда как в иных сферах, даже при наличии постоянных изменений (например, в уголовном законодательстве, Кодексе РФ об административных правонарушениях[2], налоговом законодательстве) не всегда можно говорить о поступательном прогрессивном развитии, подчиненном единой логике.
По нашему мнению, достаточно адекватной в плане осмысления критериев правового прогресса представляется дефиниция юридического критерия, данная П.В. Васильевым: «Юридический (правовой) критерий – это гносеологический инструмент, формализованный посредством введения системы качественно и (или) количественно определенных координат и функционально предназначенный для закономерного ориентирования научной, образовательной, правотворческой, правосистематизирующей, право-интерпретационной, правореализационной юридической деятельности и (или) закономерной оценки каких-либо правовых явлений» [4, с. 79].
Необходимо различать критерии правового прогресса и прогресса как социального явления в целом. Далеко не все критерии, по которым можно судить о прогрессе в целом, можно однозначно переносить в сферу правовой реальности. К примеру, повышение уровня производительных сил или всестороннее развитие личности не всегда однозначно коррелируют с правовым прогрессом и могут быть вызваны действием совершенно иных факторов и обстоятельств.
Онтологическим критерием правового прогресса является степень достижения поставленной цели. При этом необходимо рассматривать как объективные показатели в виде целенаправленности осуществления правовых трансформаций и их соответствие не только материальной цели, но и процессуальным задачам прогресса, так и субъективные показатели, связанные с оценкой доктринальной модели и ее реализации различными социальными группами. Как было отмечено выше, правовой прогресс, как и правовая реальность в целом, носит смешанный характер. В этом плане трактовка степени достижения поставленных официальной доктриной целей исключительно в объективных категориях, даже если речь идет о количественных показателях, вряд ли представляется возможной. Как известно, объяснение статистических данных может существенно различаться в силу того, что позиции субъектов-интепретаторов по поводу детерминирующих факторов могут существенно различаться. К примеру, сокращение количества тех или иных правонарушений может объясняться и улучшением работы правоохранительных органов, и более качественным правовым регулированием на уровне законодательства, и постепенным уменьшением условий, способствующих совершению противоправных действий. Поэтому трактовка причин, по которым произошло то или иное совершенствование в правовой реальности, будет вносить в оценку весомую долю субъективизма.
В свою очередь, учет субъективных показателей и субъективная интерпретация объективных закономерностей позволит не только оценить достижение поставленной цели, но и определить степень легитимности намеченной модели развития как по содержанию, так и в плане ее реализации. Легитимность тех или иных правовых явлений, в том числе и модели правового развития, очень сильно зависит от субъективного отношения субъектов к средствам и результатам последнего. Более того, вера в определенные идеалы развития может компенсировать высокие издержки в развитии или недостижение (частичное достижение) тех или иных целей. К примеру, правовое развитие страны в 1990-е гг. имело некоторую степень легитимации за счет уверенности в движении в сторону таких ценностей, как приоритет прав человека, социальное государство, демократия и пр. В последние несколько лет экономические издержки в развитии компенсируются идеями державности, единения народа, укрепления государственности.
Юридическим критерием правового прогресса следует считать легальность, которая в данном случае будет проявляться в нормативном закреплении цели, задач, этапов и механизма правовых преобразований и их реализации в пределах правового воздействия. При этом возможно как формирование принципиально новых целей, задач, этапов и механизма правовых преобразований, так и корректировка имеющихся. Данный критерий позволяет соотнести правовой прогресс с правовым бытием общества и рассматривать его в онтологическом ключе. В качестве примера можно привести так называемые майские указы Президента РФ, изданные в 2012 и 2018 гг., где перечисляются цели и задачи, которые ставятся перед российским обществом в целом и правовой системой в частности в плане прогрессивного развития[3].
Следует выделить аксиологические критерии правового прогресса. Важнейшими из таковых являются сравнительные показатели состояния правовой реальности в хронологической последовательности в контексте изменения ценностно-целевых структур и ценностных ориентаций. Прогностическая ориентированность прогресса обуславливает потребность соотнесения моделей правовой реальности не только на этапах правового прогресса, но и соотнесенность прогнозируемой модели и полученного результата. Одновременно это позволяет оценить темпы правового прогресса и факторы, влияющие на процесс и результат правового прогресса.
Как показал в своей кандидатской диссертации А.Ю. Барсуков, важнейшим критерием правового прогресса является степень достижения интересов человека, общества и государства [3, с. 16]. Нам представляется, что в этот перечень необходимо добавить интересы социальной группы, с которой себя идентифицирует человек и учет этих потребностей государством [11, p. 19]. При этом в данном критерии можно выделить два аспекта: (1) удовлетворение интересов человека, социальной группы, общества и (или) государства; (2) корреляция и (или) баланс интересов человека, социальной группы, общества и (или) государства. Достижение второго аспекта в процессе правового прогресса свидетельствует о его легитимности. Данный критерий также можно отнести к аксиологическим. В разных моделях с идеально формулируемой целью отношение к приоритету тех или иных интересов по отношению к другим может существенно различаться. Так, в этатистской модели признается приоритет интересов государства над обществом и личностью, тогда как в рамках либеральной конструкции все выглядит наоборот. В последнем случае одним из важнейших аксиологических критериев является развитие правовой реальности в сторону создания эффективной системы обеспечения приоритета прав человека (гуманитарный критерий). Сказанное подчеркивает относительность критериев правового прогресса и их исторически изменчивый характер.
Еще одним аксиологическим критерием следует считать готовность человека и общества к правовым преобразованиям, соотношение традиционалистских и инновационных установок в общественном правосознании. Восприятие реформ как реализации правовых закономерностей или ситуативной деятельности референтных групп определяет не только когнитивное, но и функциональное отношение к реформам и определяет их эффективность и степень легитимности. Вовлеченность человека в правовую коммуникацию в качестве адресата или адресанта определяет как степень вовлеченности в осуществление правового прогресса, так и особенности философско-правовой рефлексии этого явления не только на индивидуальном, но и на социальном уровне [13, S. 188].
Гносеологическим критерием правового прогресса выступает научная разработанность цели, задач, этапов и механизма правовых преобразований и готовность государства при осуществлении правовой политики руководствоваться научно обоснованными прогнозами и методами.
Кроме того, можно выделить субъективные и субъективно-объективные критерии правового прогресса, но в относительном значении, так как выше мы указали на смешанный характер как правового прогресса в целом, так и его критериев. В обозначенных нами субъективных критериях имеет место преобладание субъективных факторов, тогда как в субъективно-объективных сочетание двух составляющих примерно одинаково.
В качестве субъективного критерия правового прогресса можно отметить понятность правовой политики субъектам правоотношений, способствующую повышению эффективности правотворчества и применения права, и в конечном счете достижению цели правового прогресса.
Понятность правовой политики определяет степень вовлеченности индивида в правовые преобразования, связанные с профессионально-личностным критерием правового прогресса. Вовлеченность индивида в правовые преобразования связана не только с наличием формального правового статуса, но и определяется уровнем правосознания. Особенно ярко это проявляется в условиях цифрового общества и возможности участвовать в виртуальном обсуждении законопроектов.
Еще одним субъективным критерием правового прогресса мы считаем эмоциональную способность индивида к восприятию и позитивной оценке проводимых трансформаций и готовность (в том числе латентная) к участию в реализации мероприятий, направленных на достижение цели правового прогресса.
Объективно-субъективным критерием правового прогресса мы считаем информационный. С одной стороны, информационная открытость преобразований должна способствовать их эффективности. С другой стороны, готовность политической элиты к информационной открытости свидетельствует о стремлении к легитимации реформ. Особенно актуален этот критерий в условиях формирования цифрового общества и виртуализации правового дискурса.
Однако данные критерии нельзя рассматривать изолировано. Только интегративное единство всех критериев позволяет оценить правовой прогресс и особенности его социальной рефлексии.
Таким образом, критерий правового прогресса целесообразно рассматривать как методологический гносеологический инструмент, выражающий возможные аспекты и показатели совершенствования правовой реальности. Следует отметить многочисленность критериев правового прогресса в силу наличия большого числа аспектов данного явления и возможных показателей достижения целей, поставленных перед правовым развитием. Подчеркнем отсутствие универсальных критериев правового прогресса и их дуальный характер, так как любые закономерности, претендующие исключительно на объективный характер, подвергаются субъективной интерпретации с учетом интеллектуальных предпочтений субъекта, принадлежности его к определенной социальной группе, а также в связи с осмыслением личных, социально-групповых и государственных интересов. Критерии правового прогресса по-разному применимы по отношению к уровням правовой реальности. Как и правовой прогресс в целом, они социокультурно обусловлены и не могут быть рассмотрены вне заданного исторического периода развития правовой реальности, хотя и учитывают общие черты преемственности в правовом развитии.
