Сущность правовых фикций является одним из самых дискуссионных вопросов с древних времен и по настоящее время. Ученые до сих пор не пришли к единому мнению о том, какую роль играет фикция в праве, какова ее логическая природа, ее основные признаки и функции, и что вообще включает в себя данное понятие.
При этом причиной такого положения дел обычно называют сложность и многогранность рассматриваемого феномена. Это, безусловно, так, однако, по нашему мнению, трудности определения сущности фикции заключаются, главным образом, в смешении многими исследователями понятия «правовая фикция» с другими понятиями в праве вследствие расширенного подхода к рассматриваемому явлению.
Исходя из этого, задачами данного исследования являются:
– рассмотрение правовой фикции с позиции традиционного подхода к ее сущности;
– отграничение понятия «правовая фикция» от иных смежных понятий;
– выявление ее основных признаков и функций, а также выполняемой роли в праве.
Итак, в соответствии с традиционным подходом правовая фикция рассматривается как средство или прием юридической техники. По мнению В.К. Бабаева, правовая фикция – это «… применяемый в праве технико-юридический прием, которым несуществующее положение (отношение) объявляется существующим и приобретает обязательный характер в силу закрепления его в правовой норме» [1, с. 28]. С позиции Р.К. Лотфуллина под юридической фикцией понимается «… особое средство юридической техники, условно признающее заведомо ложное положение истиной, возможность опровержения которой, как правило, не имеет никакого юридического значения» [13, с. 4]. Ученый И.Л. Ишигилов определяет юридическую фикцию как «… преднамеренно созданное правотворческим органом неоспоримое положение, которое может не соответствовать действительности и которое императивно содержится в нормах права с целью вызвать определенные правовые последствия» [8, с. 7]. Он считает правильным называть рассматриваемое понятие именно «юридическая фикция», а не «правовая фикция», предполагая ее законность [Там же, с. 5].
Кроме того, И.В. Филимонова также считает термин «юридическая фикция» более предпочтительным, чем «правовая фикция», но по другим основаниям, нежели И.Л. Ишигилов. По ее мнению, объем понятия «юридическая фикция» более широкий, т.к. включает в себя не только прием правомерной деятельности, но и прием неправомерной деятельности [23, с. 146].
На наш взгляд, указанные понятия обладают равным объемом и являются синонимами. Правовая фикция, несомненно, законна, поскольку является исключительным творением законодателя и закрепляется в правовых нормах, как и юридическая фикция. А прием неправомерной деятельности данными понятиями не охватывается, т.к. является фиктивным действием.
Точку зрения, рассматривающую правовую фикцию и юридическую фикцию как синонимы, разделяет Е.С. Данилова В своих исследованиях она указывает, что «… правовые фикции классифицируются по большому количеству критериев…», «… следует отметить отсутствие достаточно четкого определения правовой фикции. В связи с этим предлагаем… авторское определение юридической фикции…» [4, с. 117-118].
«Средство юридической техники» более широкое понятие, чем «технико-юридический прием», оно показывает, с помощью каких инструментов осуществляется правовое регулирование, поэтому правовая фикция является именно средством юридической техники, а технико-юридический прием является способом формирования законодателем своей воли при конструировании норм, содержащих правовые фикции [22, с. 52].
Фикция как средство юридической техники выполняет исключительно положительную роль в механизме правового регулирования, выполняя функцию по охране различных интересов и функцию процессуальной экономии, способствуя быстрому и правильному разрешению дела по существу, оказывая необходимое воздействие на участников судопроизводства.
По данному вопросу существует другая точка зрения. Так, А.И. Ситникова полагает, что фикции могут иметь как положительное, так и отрицательное значение. В качестве примера негативных фикций она приводит фикцию, согласно которой уголовная ответственность наступает за приготовление только к тяжкому и особо тяжкому преступлениям (п. 2 ст. 30 УК РФ) и фикцию, приравнивающую к приготовлению подстрекательство, не удавшееся по независящим от подстрекателя обстоятельствам (п. 5 ст. 34 УК РФ) [18, с. 64-65].
На наш взгляд, благодаря указанным фикциям учитывается общественная опасность совершенного преступления, поэтому они, как и другие правовые фикции, имеют положительное значение.
Перейдем к рассмотрению следующего подхода к сущности правовой фикции. В научной литературе его называют по-разному: двойственный, расширенный, антагонистический. Смысл данного подхода состоит в том, что правовая фикция рассматривается в положительной роли (как средство юридической техники) и в отрицательной роли (как фиктивная норма, фиктивное состояние или фиктивное действие).
Одним из самых известных представителей двойственного подхода является К.К. Панько. Он пишет, что правовая фикция существует в двух основных видах и определяет ее как «… прием законодательной техники, состоящий в признании существующим несуществующего и обратно, а также свойство нормы права не соответствовать потребностям общества» [15, с. 1]. Сущность второго варианта фикции-антипода закона заключается в отсутствии социальных связей между поведением субъекта и требованиями закона, причиной которого являются либо неправильное отражение в законе проблемной ситуации, либо неправильный выбор нормативно закрепленных средств его осуществления [15, с. 1].
Таким образом, К.К. Панько не только соединяет в одном определении два самостоятельных и противоположных явления (данную точку зрения разделяют И.В. Филимонова [23, с. 137], Р.К. Лотфуллин [13, с. 10], Л.А. Душакова [5, с. 3]), но и не разграничивает понятия «фиктивная норма», «фиктивное действие». Он объединяет их понятием «фикция-антипод закона», сначала в своем определении говоря о фиктивной норме, а затем, раскрывая сущность данного понятия – о фиктивном действии субъекта, что, конечно, не вносит ясности в понятие сущности правовой фикции, а еще более осложняет данный вопрос.
Сторонником антагонистического подхода является О.В. Танимов и также использует в своей работе термин «фикция-антипод закона» (негативная фикция), под которым понимает «… какое-либо явление или норму, противоположные, противоречащие самой сущности закона, способствующие негативному проявлению отчуждения закона от интересов общества» [19, с. 164].
К негативным фикциям он традиционно относит: фиктивные состояния (например, фиктивный брак, фиктивный развод, фиктивное усыновление); фиктивные действия, направленные на создание фиктивных состояний (например, представление декларации, содержащей ложные сведения) (хотя предоставление фиктивных документов, предъявление фиктивных товаров и использование фиктивных денег логичнее отнести также к фиктивным действиям, а не к фиктивным состояниям, как это делает указанный автор); фиктивные нормы, которые не осуществляются в практической деятельности.
В качестве примера негативной фикции (отрицающей реально существующие обстоятельства) в конституционном праве О.В. Танимов приводит норму, закрепленную в п. 2 ст. 19 Конституции РФ: «Государство гарантирует равенство прав и свобод человека и гражданина независимо от пола, расы, национальности, языка, происхождения, имущественного и должностного положения, места жительства, отношения к религии, убеждений, принадлежности к общественным объединениям, а также других обстоятельств» [19, с. 180].
Данная позиция вызывает возражения, поскольку указанная норма содержит аксиому, т.к. является фундаментальным, основополагающим нравственным началом, охватывающим всю правовую систему, и, несмотря на многочисленные проблемы и нарушения, все-таки реализуется на практике.
Следует отметить, что О.В. Танимов, рассматривая фикции-антиподы закона в различных отраслях права, наряду с фиктивными (по его мнению) нормами приводит в пример фиктивное банкротство (фиктивное состояние) как негативную фикцию в административном праве и уголовном праве, уже не разграничивая их [Там же, с. 182].
Кроме того, указанный автор выделяет основные черты негативных фикций, такие как: нормативное закрепление, целевая направленность на неправомерное развитие событий, сложность привлечения субъекта к ответственности за использование негативной фикции, способность вызывать негативные и позитивные фикции [Там же, с. 166]. Из них только нормативное закрепление является признаком фиктивных норм, а все остальные к ним неприменимы, они характеризуют фиктивные состояния и фиктивные действия.
Исходя из этого, для понимания сущности указанных явлений и выработки эффективных мер по борьбе с ними предлагаем исследовать фиктивные нормы исключительно отдельно от фиктивных действий и фиктивных состояний.
А эти фиктивные явления нужно обязательно исследовать отдельно от правовой фикции, которую следует рассматривать только как средство юридической техники, в противном случае происходит смешение абсолютно разных и самостоятельных понятий.
Как справедливо отмечает В.Н. Пяткин, разграничение терминов «юридическая (правовая) фикция», «фиктивная норма» и «фиктивность» поможет избежать ошибок в правотворчестве и правоприменении, поэтому необходимо формировать у студентов правильное представление о сущности правовой фикции, освобождая ее от негативных характеристик для понимания их огромного позитивного потенциала [16, с. 43].
Перейдем к рассмотрению иных подходов к сущности фикции.
Многие ученые (например, А.И. Ситникова [18, с. 64], Л.А. Душакова [5, с. 3], О.А. Кузнецова [10, c. 3]) рассматривают фикцию как особую норму права, являясь сторонниками нормативного подхода. Данный подход представляется неубедительным, т.к. норма является формой закрепления фикции в праве. Фикция, как и презумпция, включается в «тело» правовой нормы, обязательность которой устанавливается законодателем [19, с. 218].
Сторонники презумптивного подхода (например, Н.А. Никиташина [14, с. 2], Ю.Г. Зуев [6, с. 5], В.В. Надвикова [24, с. 12]) считают фикцию предположением факта, несоответствующего действительности. Данный подход также вызывает возражения, поскольку основными признаками правовой фикции являются заведомая ложность и неопровержимость, что исключает возможность предположительного характера.
Правовая фикция не предположительно, а, наоборот, определенно устанавливает определенный факт, который не соответствует действительности, поэтому опровержению не подлежит. В этом и заключается весь смысл этого средства юридической техники, поэтому она не может быть предположением.
В подтверждение несостоятельности презумптивного подхода к сущности правовой фикции приведем логические формулы презумпций и фикций, которые кардинально отличаются друг от друга.
Так, логическая формула фикций представляет собой общеотрицательное суждение: «Ни одно S не есть P» [17, с. 21], а общая формула правовых презумпций имеет вид: «Все S есть P, пока не доказано иное» [2, с. 21].
Их логическую характеристику можно выразить и через другие формулы. «Пока не доказано не-А, считается А» – формула правовой презумпции; «А считается не-А», «не-А считается А», «А считается В» – формулы правовой фикции [21, с. 26].
Кроме рассмотренных подходов есть и другие мнения относительно сущности правовой фикции.
Например, И.А. Исаев считает, что юридическая фикция выступает одним из способов эффективного заполнения пробелов в законодательстве, когда законодатель не готов или не желает непосредственным образом устранить их, но ввиду увеличения количества законодательных актов и развития юридической техники этот способ заполнения пробелов уйдет в историю [7, с. 35, 37].
Данная позиция представляется неубедительной, т.к. фикция не является способом заполнения пробелов в праве, она является средством юридической техники и закрепляется в правовых нормах в процессе правотворчества, которое и устраняет пробелы. Фикция способствует рационализации и оптимизации правового регулирования, поэтому увеличение числа законодательных актов и развитие юридической техники наоборот способствует все более частому ее использованию во всех отраслях права.
Некоторые ученые называют правовую фикцию особым юридическим фактом (например, О.А. Курсова [11, с. 453], В.В. Лазарев и С.В. Липень [12, с. 355]). Но она не является таковым, поскольку не относится к действиям или событиям, а лишь замещает недостающий юридический факт, когда динамика правовых отношений ожидает наличия факта, а реальная действительность допускает пробел [3, с. 17-18].
Таким образом, представляется наиболее правильным рассматривать правовую фикцию исключительно как средство юридической техники.
Фикция как средство юридической техники обладает следующими основными признаками:
– заведомая ложность;
– неопровержимость;
– нормативность;
– императивность (хотя встречаются и диспозитивные фикции – например, закрепленные в нормах СК РФ (п. 1 ст. 135 и п. 1 ст. 136));
– намеренная деформация действительности (искусственное уподобление и приравнивание различных и даже противоположных понятий и обстоятельств; признание реальными несуществующих обстоятельств и отрицании существующих; признание существующими обстоятельств и ситуаций до того, как они стали существовать на самом деле или признание того, что они возникли позже, чем это было в действительности) [20, с. 345].
Правовая фикция выполняет функцию по охране различных интересов и функцию процессуальной экономии, способствуя быстрому и правильному разрешению дела по существу и повышая эффективность и качество правового регулирования, поэтому играет исключительно положительную роль.
Итак, правовая фикция – это средство юридической техники, с помощью которого в правовых нормах закрепляется заведомо ложное неопровержимое положение, определенным образом деформирующее действительность в целях охраны различных интересов (личности, общества и государства).
