Введение
Российское частное право также, как и цивилистические правопорядки других государств, основано на традициях римского частного права. Однако его рецепция в России произошла не напрямую, а через опыт правовых систем континентальной Европы.
Доверие – категория философская. Как отмечает А. Селигмен, важную роль в исследовании проблематики доверия сыграла философия естественного права. Так, шотландские моралисты XVIII столетия (Фергюссон, Блэр, Смит и др.) отстаивали идею доверия как побуждения к формированию в социуме новых связей и отношений. Общество цивилизационное, по их мнению, должно было основываться на доверии между его участниками [10, с. 28–29]. По мнению Э. Эриксона, доверие – это доверие к себе и чувство неизменной расположенности к себе других людей [19].
Доверие предполагает предоставление контрагенту определённой свободы действий, осуществляемых самостоятельно, с убеждением, что эти действия не будут направлены во вред другой стороне. Естественно, что понятие доверия найдёт применение не только при построении цивилизованного общества в целом, но и в хозяйственном обороте.
Доверие – ещё и категория правовая. В римском праве существовала категория «фидуция» (fidutia), этимологически происходящая от слова «fides» (доверие). Суть фидуции заключалась в передаче собственником принадлежащего ему права иному лицу для обеспечения исполнения обязательства (fiducia cum creditore) или в иных целях (fiducia cum amico), притом что лицо, которому вверили имущество (фидуциар) нёс, среди прочего, обязанность не нарушать доверие своего контрагента [7, с. 152–200].
«Традиционные» правоотношения с элементом фидуциарности
Континентальная цивилистическая правовая традиция (включая Россию) не закрепляет принцип фидуциарности в законодательных актах, хотя некоторые институты российского гражданского права основаны на фидуциарности – доверительное управление имуществом, рента, пожизненное содержание с иждивением [3]. Е. А. Суханов отмечает наличие похожих институтов, в частности, в Германии (доверительная передача права собственности, или установление доверительного управления имуществом (Treuhand)), носящих обязательственно-правовой, а не вещный характер [11, с. 44–56].
Принцип фидуциарности не является общепризнанным и в судебной практике континентальных государств [7, с. 152–200]. Тем не менее, практика российских судов нередко оперирует понятиями «фидуциарность» и «доверительность» при установлении обстоятельств дела, позволяющих суду наиболее точно уяснить истинную природу конкретных правоотношений, что является необходимым условием наиболее верного разрешения спора о праве.
Фидуциарные начала доверительного управления имуществом очевидны уже в самом названии данного института, поскольку предполагают фидуциарные (доверительные) отношения между учредителем управления и доверительным управляющим. При этом отдельные учёные отрицают особую роль доверия в этом договоре [4, с. 332]. Вместе с тем, существенное значение доверия, по мнению З. Э. Беневоленской, находит отражение в реальности этого договора, в обязанности, по общему правилу, лично управлять вверенным имуществом, в различных полномочиях участников договора по прекращению этого правоотношения [2].
Договоры ренты и пожизненного содержания с иждивением обладают фидуциарными началами, поскольку предполагают наличие особых доверительных отношений между плательщиком и получателем ренты [14, с. 9–12]. Вместе с тем, В. А. Микрюков и Г. А. Микрюкова считают, что законодатель не оговорил доверительные отношения сторон соответствующих договоров, более того, доверительность в правоотношениях ренты может и вовсе отсутствовать [6]. Авторы сослались на правовую позицию Верховного Суда РФ, в соответствии с которой рентное обязательство не связано личностью плательщика ренты – обязанность может исполняться и членами его семьи, с которыми плательщик ренты мог изначально не иметь каких-либо отношений.
С другой стороны, в практике известны случаи установления доверительности в правоотношениях между получателем и плательщиком ренты. Например, в Апелляционном определении Омского областного суда от 25 апреля 2012 г. по делу № 33-2455/12 сообщалось, что завещание истицы в пользу одного из ответчиков свидетельствовало о доверительности их отношений и намерении истицы передать квартиру плательщику ренты. А в Апелляционном определении Самарского областного суда от 17 декабря 2018 г. по делу № 33-15103/2018 напрямую говорится о фидуциарной природе договора ренты с пожизненным содержанием и иждивением.
К числу институтов гражданского права, основанных на началах фидуциарности, относят и представительство [18, с. 21–34] (о чём, например, свидетельствует письмо Федеральной нотариальной палаты от 10 февраля 2012 г. № 230/06-10 «Об удостоверении доверенности»)[1]. Не случайно документ, удостоверяющий полномочия представителя, именуется доверенностью (глава 10 ГК РФ). При этом в науке гражданского процесса выделяется институт фидуциарного представительства для выражения интересов группы лиц [5, с. 30–33]. Фидуциарность в договоре представительства, носящая «ярко выраженный характер», признана Постановлением Арбитражного суда Восточно-Сибирского округа от 14 сентября 2022 г. № Ф02-4123/2022 по делу № А33-15515/2020[2]. Та же позиция содержится в Постановлении Арбитражного суда Восточно-Сибирского округа от 25 января 2023 г. № Ф02-6290/2022 по делу № А33-23549/2019 в котором ссылка на фидуциарность отношений представительства позволила прийти к выводу о наличии доверительных отношений между участниками производства[3].
В решении Арбитражного суда г. Москвы от 20 ноября 2006 г., 22 ноября 2006 г. по делу № А40-56847/06-50-431 упоминается об особенности инвестиционного товарищества, как разновидности договора простого товарищества, в виде фидуциарности, лично-доверительного характера отношений, складывающихся между товарищами[4]. Заметим, что соответствующих указаний на этот счёт в Гражданском кодексе РФ[5] и Федеральном законе «Об инвестиционном товариществе»[6] нет. Приведём интересную позицию А. В. Майфата по поводу инвестиционного товарищества – «»обычные» товарищи (в рамках инвестиционного товарищества – прим. авт.) являются по отношению к управляющему товарищу инвесторами, поскольку «доверили» (выделено мной – К. С.) ему свои инвестиции-вклады с целью получения дохода». О фидуциарной природе договора простого товарищества писал Д. А. Формакидов, причём по словам автора, «договоры, попадающие в группы алеаторных и фидуциарных договоров, совпадают» [16, с. 35–38].
Партнерское финансирование
Мы должны отметить ещё один институт, явно основанный на началах фидуциарности – партнерское финансирование, пока не ставшее новеллой гражданского законодательства, но введённое с 1 сентября 2023 г. в четырёх российских республиках – Дагестане, Чечне, Башкортостане и Татарстане (далее – Закон о партнерском финансировании)[7]. Данный институт является адаптацией так называемого «исламского банкинга» [15, с. 35–36].
Исламский банкинг является формой финансирования, основанной на шариате – собрании норм исламского канонического права, среди которых содержится запрет ростовщичества [17, с. 55–61].
Партнёрское финансирование выражается в совершении указанных в ч. 1 ст. 2 специального закона сделок (операций):
1) привлечение денежных средств и (или) иного имущества физических и юридических лиц в форме займа, путем размещения облигаций, приема имущества в доверительное управление и (или) приема вклада (пая) в уставный (складочный, паевой) капитал участника эксперимента;
2) предоставление денежных средств в форме займа физическим и юридическим лицам;
3) финансирование физических и юридических лиц путем купли-продажи товаров (в том числе недвижимого имущества) на условиях рассрочки (отсрочки) оплаты товаров с взиманием вознаграждения за предоставление рассрочки (отсрочки) оплаты товаров;
4) финансирование физических и юридических лиц путем предоставления имущества по договору финансовой аренды (лизинга), внесения вклада (пая) в уставный (складочный, паевой) капитал юридических лиц, осуществления совместной деятельности по договору простого товарищества, инвестиционного товарищества;
5) выдачу поручительств за третьих лиц.
При этом участникам эксперимента запрещено устанавливать вознаграждение в виде процентной ставки. По нашему мнению, сущность партнёрства, применительно к введённому правовому эксперименту (особенно в свете законоположений, ограничивающих извлечение прибыли), заключается в содействии установлению и поддержанию доверительных отношений между участниками гражданского оборота. Если эксперимент будет признан успешным, вероятно, он будет закреплён в ГК РФ. Теория исламского банкинга, послужившая прообразом названного эксперимента, как раз предполагает доверительность между участниками правоотношений [13, с. 116–137]. Здесь она проявляется в отказе кредитора от «традиционных» процентов за пользование чужими денежными средствами взамен на исполнение должником иных обязанностей.
Как отмечается Б. А. Шахназаровым, исламские финансовые отношения – это прежде всего этические финансовые отношения, благоприятствующие религиозной системе ценностей. Причём, как подчёркивает автор, исламские финансовые инструменты (включая исламский банкинг – прим. авт.), в частности, должны соответствовать шариату, чтобы продукт или услуга вызывали доверие (выделено мной – К. С.) [17, с. 55–61].
Суть исламского банкинга – безвозмездное предоставление денежных средств или иного имущества на условиях возврата. Более того, по субъектному составу, следует говорить не о кредиторе и должнике, а о партнёрах в инвестиционном проекте, поскольку вместо процентов банк получает прибыль от реализации инвестиционного проекта [8, с. 68–74]. Среди принципов исламского банкинга можно назвать запрет на процентные сделки; запрет на сделки с условиями неопределенности; условия разделения риска получения прибыли и убытков между финансирующей стороной и клиентом по совершаемым сделкам [1, с. 72–79].
По нашему мнению, отношения партнёрства сами по себе предполагают доверительность как ключевой элемент. Соответственно, доверительность в исламском банкинге проявляется в том, что инвестор передаёт свои денежные средства безвозмездно (без процентной ставки), вкладываясь в заведомо рисковый проект.
Причём вопрос о рисках специально рассматривался научным сообществом. Так, среди специфических рисков исламского банкинга назывался фидуциарный риск нарушения условий договора со стороны банка, влекущий к падению доверия вкладчиков и изъятию депозитов [8, с. 68–74].
По своей правовой природе исламский банкинг имеет аналоги в гражданском законодательстве – договор безвозмездного пользования (ссуда), правовое регулирование которого содержится в главе 36 ГК РФ, и займа, который может быть беспроцентным (пар. 1 гл. 42 ГК РФ). Причём ссуда и заём были известны и в ранее действовавших актах гражданского законодательства (глава 29 и 26 ГК РСФСР 1964 г., а ГК РСФСР 1922 г. имелась лишь глава о займе – VI).
Следует обратить внимание на тот факт, что действующее законодательство РФ не запрещает беспроцентные займы или ссуды между лицами, осуществляющими предпринимательскую деятельность. Ограничения, предусмотренные законом, касаются лишь профилактики коррупции в предпринимательской деятельности (запрет передачи имущества коммерческой организации лицам, являющимся её учредителями, участниками, а также управленцами). Подобные договоры и являются российским аналогом исламского банкинга, именно эти конструкции и были положены в основу закона о партнерском финансировании.
Исламский банкинг уже был внедрён в некоторых государствах СНГ с преобладающим мусульманским населением. Так, например, в Республике Таджикистан был принят Закон от 26 июля 2014 г. № 1108 «Об исламской банковской деятельности»[8], создавший необходимые правовые механизмы применения исламского банкинга в экономическом обороте республики. Как отмечено научным сообществом, сотрудничество республики и Исламского Банка Развития способствовало реформированию некоторых кредитных организаций страны, например, «Сохибкорбанк» трансформировался в первый исламский банк в Таджикистане и был переименован в «Тавхидбанк» [9, с. 28–50].
В Узбекистане, помимо исламского банкинга, внедрены другие институты, основанные на доверительности – исламский лизинг, страховые услуги по схеме «такафуль» и «халяльные рассрочки» [Там же, с. 28–50].
Ещё при прохождении законотворческих процедур, в пояснительной записке к проекту закона о партнерском финансировании указывалось, что в ряде субъектов РФ уже имелся успешный опыт реализации отдельных проектов, основанных на моделях партнерского финансирования, однако единой системы партнёрского финансирования тогда не сложилось. Авторы законопроекта ожидали создание благоприятных правовых условий для партнерского финансирования на всей территории Российской Федерации, что будет способствовать задачам экономического развития страны, развитию бизнеса, привлечению зарубежных инвестиций из стран – членов Организации исламского сотрудничества, что особенно актуально в условиях усиливающегося санкционного давления[9].
Помимо этого, авторы законопроекта о партнерском финансировании были убеждены, что закон о партнерском финансировании позволит заложить правовые основы для развития на российском финансовом рынке партнерских финансовых инструментов и поставщиком финансовых услуг, повысить привлекательность страны для части международных инвесторов, уделяющих повышенное внимание этическим и религиозным аспектам инвестирования, а также увеличить доступность финансовых услуг для значительной части российских граждан[10].
Хотя сущность партнёрского финансирования – адаптированный к условиям светского российского государства исламский банкинг, мы считаем необходимым отметить слова председателя комитета Государственной Думы РФ по финансовому рынку А. Г. Аксакова о том, что принятие закона о партнерском финансировании – историческое решение. Более того, депутат говорил об обсуждении расширения зоны проведения эксперимента путём включения в неё территорий, с преобладающим славянским населением и исповедующим православие[11], причём «вероисповедание в данном случае не имеет никакого значения, то есть … если вы православный, иудей или другого исповедания, то вполне можете участвовать в реализации этого закона, никто никого не ограничивает по признаку вероисповедания»[12]. Аксаков выразил надежду, что успех эксперимента позволит распространить партнерское финансирование на все остальные субъекты РФ[13].
В поддержку позиции Аксакова можно привести слова Л. Р. Сюкияйнена, отметившего, что к исламским формам деятельности и методам ведения бизнеса начинают (причём это сказано в 2006 г. – прим. авт.) широко прибегать обычные коммерческие структуры, которые в целом не ориентируются на исламские критерии [12]. Кроме того, финансовые центры, работающие по принципу исламского банкинга, работают и в христианских странах – Великобритании, Люксембурге, Франции, Германии, Бельгии, США и др. государствах [1, с. 72–79].
Выводы
Несмотря на то, что российская правовая система относится к континентальной семье, не признающей судебный прецедент в качестве источника права, мы не можем отрицать значимости судебных решений, наиболее гибко применяющих право (не закон). Законодательство, тем более цивилистическое, не может и не должно полностью учитывать все нюансы взаимоотношений, складывающихся между участниками регулируемых правоотношений. Соответственно, вопросы фидуциарности в правоотношениях совершенно справедливо должны приниматься во внимание в рамках судопроизводства для наиболее правильного установления всех обстоятельств дела и вынесения законного и обоснованного решения. Независимо от того, будет ли в российском законодательстве развиваться принцип фидуциарности в качестве общеправового начала или нет, судебная практика сможет, в необходимых случаях, применять его.
Более того, развитие законодательства, рецепция элементов других правовых систем, позволяющее легально закрепить начала фидуциарности, позволит избежать судебных ошибок и противоположных позиций судебных органов при разрешении схожих гражданских дел.
