Механизм реализации прав в отношении цифровых валют обладает значимыми особенностями, обусловленными принципиально новой частноправовой сущностью данного объекта, отличающейся высочайшей степенью самоорганизации, саморегулирования и объективной независимостью от правовых норм. Нами уже не раз отмечалось, что «по мере расширения возможностей цифровой экономики и появления новой цифровой реальности роль и значение позитивного права как регулятора общественных отношений перманентно снижается» [6, с. 34]. Все это приводит к тому, что на уровне самых разнообразных исследований вместо норм, обеспечивающих правовое регулирование, авторами цивилистической направленности предлагаются и выдвигаются внеправовые инструменты, призванные, по их мнению, обеспечить процесс перехода прав на цифровую валюту. Данные инициативы в условиях их широкого распространения в правовой доктрине лишь в очередной раз ярко демонстрируют крайне суженные пределы правового вмешательства государства в исследуемый феномен.
Однако многие соответствующие аспекты нуждаются именно в правовой, а не какой-то иной конкретизации, испытывая потребность в формулировании последовательного и предсказуемого правового поля. Существующее в России законодательное регулирование не ставит перед собой цели сформировать адекватную правовую базу соответствующих правоотношений, обеспечивая лишь минимальное удобство работы контролирующих органов, преследующих публично-правовые и фискальные цели. Многие правоотношения, предметом которых выступает цифровая валюта, отличаются значимой спецификой именно с учетом особенностей самого объекта правоотношений, а также наличия обширных сфер, в целом слабо поддающихся нормативно-правовому регулирующему воздействию. Одной из таких сфер выступают наследственные правоотношения.
Цифровая валюта обладает существенными отличиями от существующих традиционных объектов вещного права (которые, несмотря на это, не позволяют отнести ее и к разновидности объектов обязательственных прав) [4]. Так, сам факт обладания цифровой валютой носит непубличный характер, а в условиях отсутствия у наследников исчерпывающей информации по поводу наличия цифровой валюты и ее конституирующих признаков (а именно, доступ к системе распределенного доступа) наследование данного объекта становится невозможным. С учетом данного обстоятельства, предоставление на законной основе прав на указанный объект, по сути, приравнивается к фактической передаче инструмента доступа.
В свою очередь, фактическая передача указанного объекта в рамках данных правоотношений может осуществляться и в полном отрыве от правового поля, что приводит к возникновению внеправовых отношений, является предпосылкой для возможных судебных споров.
Многие авторы, в свою очередь, уделяют особое внимание выработке инструментария передачи цифровых валют, не ставя при этом перед собой задачи обеспечить какое-либо правовое соответствие предлагаемых инструментов. Так, по мнению А. А. Мамаевой, в контексте обеспечения защиты интересов наследников наиболее эффективным и безопасным способом наследования следует признать использование системы отсроченного платежа, подразумевающего перевод цифровых средств на банковский или электронный счет наследодателя [2, с. 24]. Автором, однако, в своем исследовании не отмечается, что такой отсроченный платеж не является правовым средством, и ничто не мешает предложить в аналогичном качестве рекомендацию, например, спрятать публичный ключ под подушкой, а приватный ключ – в гараже, что также возможно обеспечит защищенность данного объекта, но не сформирует предпосылки и условия для легальности такого перехода, его последовательности и предсказуемости. Наряду с прочими недостатками, такой подход способен привести лишь к большему переходу соответствующих правоотношений в рамки внеправового поля.
В то же время, наличие у цифровой валюты имущественной ценности не вызывает сомнений, не оспаривается ни в правовой доктрине, ни в правоприменительной практике. Однако законодатель не вдается в глубокие рассуждения по указанной проблеме, изъявляя намерение урегулировать лишь некоторые прикладные задачи. К примеру, еще 4 июня 2018 г. ФНС РФ разослала всем налоговым ведомствам Письмо Министерства финансов Российской Федерации, в котором криптовалюта была названа товаром: «Налоговой базой по операциям купли-продажи криптовалют является превышение доходов от их продажи над документально подтвержденными расходами на приобретение»[1]. Физические лица должны самостоятельно исчислять налог от операций с криптовалютами и представлять в налоговый орган декларацию.
В силу положений специального законодательного акта № 259-ФЗ, впервые закрепившего в российском законодательстве легальную дефиницию цифровой валюты[2] для целей законодательства о банкротстве, об исполнительном производстве и антикоррупционного законодательства, последняя была признана имуществом, что предопределило ее вхождение в состав конкурсного имущества в соответствующих правоотношениях и т.д.
Довольно компромиссное решение в части отнесения цифровой валюты к разновидности «иного имущества» позволяет осуществлять правовую регламентацию сделок с ней, однако не способствует конструированию самостоятельной модели правового регулирования, отвечающей особенностям цифровых валют. Кроме того, существенным отличием цифровых финансовых активов от цифровых валют будет являться то, что в отношении цифрового финансового актива всегда существует обязанное лицо по требованию (обязательству), которое удостоверяет цифровой финансовый актив, в то же время в отношении цифровой валюты обязанного лица нет, как нет и требования (обязательства), лежащего в ее основе. Такая модель оборота цифровых валют, полагаем, делает невозможным рассмотрение соответствующего объекта в качестве обязательства.
В действительности, субъект – обладатель прав в отношении последней – самостоятельно, без ограничений и участия сторонних субъектов осуществляет все соответствующие правомочия, в значительной степени близкие к правомочиям собственника, которыми последний обладает в отношении наличных денег. Однако основным препятствием на пути к конструированию вывода по поводу вещно-правового характера цифровой валюты является тот неоспоримый факт, что вещью она все же не является.
Как нами уже отмечалось в предыдущих исследованиях, цифровую валюту необходимо рассматривать в качестве объекта абсолютных прав, квази-денежного феномена, близкого по сущностным свойствам и характеристикам именно к наличным, а не безналичным деньгам, невзирая на электронную форму выражения.
Не вызывает сомнений, что цифровая валюта обладает стоимостными характеристиками, имеет ценность для человека, в связи с чем может входить в состав наследственной массы. Однако раздел 3 ГК РФ не содержит каких-либо упоминаний по поводу цифровой валюты и не определяет ее место среди объектов наследственного правопреемства, вследствие чего данного рода правоотношения пусть и в ограниченной степени конкретизируются практикой.
При этом, вопрос о наследовании различных объектов, выраженных в цифровой, а не физической форме, уже давно занимает правовую доктрину и правоприменительную практику.
К примеру, в значительном числе правопорядков сложились нормативные подходы в части регулирования вопросов наследования цифровых прав. Так, Единообразный закон о доступе фидуциаров к электронным активам США наделяет исполнителей завещаний теми же правами доступа к цифровым активам, которые были у завещателя при жизни, вне зависимости от содержания лицензионных и прочих соглашений [10].
Право на доступ и управление учетными записями наследодателя в определенном объеме предоставляются наследникам на территории 19 штатов Америки [3, с. 283]. Так, в штате Коннектикут предусмотрены возможности использования инструмента предоставления доступа к учетным записям электронной почты умершего. Законодательство штата Индиана расширяет перечень наследуемых объектов цифровых активов, относя к ним также доступ к аккаунтам социальных сетей, учетным записям блогов, микроблогов и службы коротких текстовых сообщений [5, с. 192].
Однако столкновения на практике существующего законодательного регулирования и норм, принятых на уровне соответствующих компаний приводит к тому, что в действительности осуществление наследственных прав сопровождается различными трудностями. Отдельные цифровые активы могут обладать ценностью для родственников, например, личные видео или фотографии [9].
Такой подход представляется весьма прагматичным, поскольку в недалеком будущем исполнителю завещания придется взаимодействовать с «цифровыми хранилищами» или даже выступать в роли «ключевого хранителя», чьей обязанностью станет уведомление сети в случае смерти завещателя [8, с. 256], что потребует от него особой квалификации. Учитывая особое значение в рамках соответствующих правоотношений интернет-компаний, ими и предпринимаются попытки урегулировать соответствующие отношения сторон.
Так, Ассоциацией, в состав которой входит Google и Facebook, утвержден модельный документ о доступе к отдельным видам цифровых активов в связи со смертью их владельца – Privacy Expectation Afterlife and Choices Act (PEAC). Предлагаемый сервисами подход состоит в том, что соответствующий запрос на передачу указанных прав предполагает необходимость подтверждения факта принадлежности судом, а в отношении содержания данного запроса должна усматриваться цель управления имуществом [7, с. 32]. Подобное регулирование направлено на уточнение процедуры наследственного правопреемства на цифровые активы.
Учитывая вышеизложенное, названные компании формируют инструментарий перехода цифровых объектов по наследству посредством оформления распоряжения, имеющего наследственную природу в отношении цифровых активов.
Данный подход, при всем его прикладном удобстве, не коррелирует с положениями российского законодательства, поскольку представляет собой, фактически, электронное завещание в условиях отсутствия вышеназванной формы завещания в российском законодательстве (п.1 ст. 1124 ГК РФ).
Полное отсутствие законодательного регулирования на этот счет в российском праве порождает неясность для правовой доктрины и правоприменительной практики в части того, как необходимо оценивать подобные распоряжения, и какое юридическое значение они должны иметь, необходимо ли ими руководствоваться или следует признавать ничтожными.
В целях устранения существующей правовой неопределенности и обеспечения предсказуемости юридической практики полагаем необходимым дополнить ст. 1124 ГК РФ ч. 1.1 следующего содержания: «Оформление в электронной форме распоряжения на случай смерти субъекту, обеспечивающему управление и координацию с цифровой валютой и цифровыми правами, приравнивается к письменному завещанию в отношении данных объектов и регулирует наследственные правоотношения между ними в том числе с учетом правил, существующих в соответствующей цифровой сети».
Теперь более подробно остановимся на порядке наследования именно цифровой валюты как особого объекта гражданского права. Ключевой отличительной особенностью законодательства о наследовании выступает приоритет наследования по завещанию перед наследованием по закону. Указанное положение представляется нам вполне логичным, поскольку посредством завещания наследодатель может приемлемым способом выразить свое волеизъявление в отношении принадлежащего имущества [3, с. 5]. О наличии подобного приоритета свидетельствует формально-юридическая конструкция статьи 1111 и разд. V ГК РФ, в которых наследование по завещанию указано как первое основание наследования. В силу ч. 1 ст. 1118 ГК РФ распорядиться имуществом на случай смерти можно путем совершения завещания или заключения наследственного договора. То есть для того, чтобы собственной волей распорядиться цифровой валютой в соответствии с положениями российского законодательства, нужно составить завещание.
Однако в рамках соответствующих правоотношений усматриваются две сложности. Первая обусловлена особенностями обладания цифровой валютой, которые возлагают огромные неоправданные риски, связанные с предоставлением кому бы то ни было, в том числе и нотариусу или его помощникам, доступа к цифровому коду и паролю криптовалюты. В качестве второй проблемы нами усматривается отсутствие какого-либо альтернативного пути наследования «по умолчанию» в ситуации отсутствия завещания. В отличие от типичных объектов гражданских прав, порядок наследования которых в случае неоформления завещания урегулирован специальным блоком законодательных норм, положениями о наследовании по закону, отсутствие аналогичного распоряжения в отношении цифровой валюты приведет к ее фактически выбыванию из гражданского оборота и прекращению существования в качестве самого объекта прав.
Учитывая бесспорную актуальность данных проблем, в правовой доктрине предлагаются разнообразные пути ее разрешения.
Так, выдвигаются и аргументируются позиции о необходимости наделить нотариуса доступом к той или иной информации по поводу криптовалют, правом запрашивать ее у органов, осуществляющих хранение, приводить и аккумулировать в соответствующих реестрах.
К примеру, Е. А. Кирилловой отмечается, что цифровая валюта может входить в состав наследства, при этом, чтобы распорядиться цифровой валютой на случай своей смерти, наследодателю необходимо будет составить завещание [1, с. 27]. Автором также отмечается, что в завещании следует указывать логин и пароль от электронного кошелька. Каких-либо выводов по поводу порядка, форм защиты предоставляемой информации и возможных последствий данных действия автором не формулируется.
Полагаем, в основе подобных концепций лежит недостаточно полное понимание возможных фактических последствий, связанных с наделением любого лица всем инструментарием, дающим неограниченные возможности для владения, пользования и распоряжения цифровой валютой.
Многие авторы, осознавая необходимость обеспечить тот или иной инструментарий защищенной передачи цифровой валюты, предлагают внеправовые формы таковой. Например, отмечается, что в контексте обеспечения защиты интересов наследников наиболее эффективным и безопасным способом наследования следует признать использование системы отсроченного платежа, подразумевающего перевод цифровых средств на банковский или электронный счет наследодателя [2, с. 25]. Основная проблема подобных предложений состоит в том, что они слабо коррелируют с существующим правовым полем, представляя собой скорее техническое решение, безотносительно к его правовым последствиям. Как думается, обеспечить соответствующий технический инструментарий вполне могут представители иных областей научного знания, в то время как цивилистам следовало бы сосредоточиться на формировании соответствующей правовой основы, тем более что соответствующие технологические решения все чаще озвучиваются именно профильными специалистами.
Так, национальная технологическая инициатива сообщила о создании сервиса, который позволит передавать по наследству любую цифровую информацию. Проект назван «капсула времени» и предполагает использование технологии блокчейна. На уровне сервиса предполагается хранение всей важной цифровой информации, различных паролей, в том числе «горячих» и «холодных». Предполагается, что доступ к платформе можно будет передать не раньше, чем через полгода после их размещения. Информация будет храниться в зашифрованном виде в распределенном реестре, а подобный способ ее защиты должен сделать невозможным всяческий контроль со стороны администратора. Проект активно дорабатывается и уточняется[3].
Что касается собственных представлений, то, по нашему мнению, если наследодатель предпринимает решение оформить завещание, включив в него цифровую валюту, то соответствовать характеру данного объекта будет закрытое завещание, то есть завещание, в рамках которого не предоставляется при этом другим лицам, в том числе нотариусу, возможность ознакомиться с его содержанием (ст. 1126 ГК РФ).
Кроме того, полномочия нотариуса были дополнены Федеральным законом от 27 декабря 2019 г. № 480-ФЗ в части обязанности принимать на хранение в порядке, установленном ст. 44.3 Основ, электронные документы, представленные в виде файла, направленного заявителем в Федеральную нотариальную палату через единую информационную систему нотариата с использованием информационно-телекоммуникационной сети «Интернет» с соблюдением технических требований к представлению электронных документов для хранения нотариусом, утвержденных оператором единой информационной системы нотариата[4]. Подтверждением приема документов на хранение выступает электронное свидетельство, подписанное квалифицированной электронной подписью нотариуса и содержащее идентификатор хранилища электронного документа (пакета электронных документов).
Однако несмотря на приоритет наследования по завещанию, формирование некоторого инструментария, обеспечивающего данный порядок наследственного правопреемства, широко распространенной формой наследования выступает именно наследование по закону, которое имеет место в случаях отсутствия завещания, и которое в настоящее время в отношении цифровой валюты урегулировано крайне бедно.
С такой ситуацией связано значительное число проблем и сложностей, приводящих к утере значимой имущественной массы по причине просто отсутствия сведений о наличии цифровой валюты у наследодателя или невозможности получения доступа к ней. Здесь представляется необходимым сделать небольшую ремарку, подтверждающую наши выводы о том, что в случае с цифровой валютой прослеживаются схожие черты и закономерности, сближающие ее с денежными феноменами, выраженными в наличной форме: а именно физическая утрата денежных средств лишает субъекта самого факта обладания данным объектом, также как утрата фактического доступа, то есть возможности владеть, пользоваться и распоряжаться цифровой валютой, приводит к фактической утрате собственности.
Кроме того, обширное разнообразие правоотношений по наследованию цифровых валют порождает широкое множество различных ситуаций, нуждающихся в правовой оценке или соответствующей конкретизации. Однако наряду с ситуацией утраты доступа к цифровой валюте в условиях невозможности восстановления доступа, неясность правовых последствий имеется и для другой довольно распространенной ситуации, когда наследник получает доступ к цифровой валюте, то есть фактически вступает во владение ею, в условиях отсутствия завещания или отсутствия указаний на цифровую валюту в завещании. Такая ситуация порождает множество правовых коллизий, поскольку в отношении цифровой валюты, прежде всего фактическое обладание, то есть наличие соответствующего доступа, создает реальную возможность распоряжения и в этом смысле важнее наличия любых прав на указанный объект.
Однако получить доступ к данному объекту, то есть фактически принять его, может лицо, относящее к любой очереди наследования, даже при наличии наследников вышестоящих очередей, получивших иное наследство в установленном законом порядке. Данная ситуация может привести к продолжительным судебным спорам и разногласиям.
В целях устранения правовой неопределенности, как нам думается, следует легитимировать факт получения доступа к цифровой валюте в рамках наследственных правоотношениях, что позволит придать ему юридическое значение.
Для этой цели следует дополнить ст. 1152 ГК РФ частью 1.1. «Особенности приобретения наследства в виде цифровой валюты» следующего содержания: «Факт получения в порядке наследования доступа к цифровой валюте вне зависимости от принадлежности наследника цифровой валюты к любой очереди наследования приравнивается к наследованию цифровой валюты на законных основаниях, за исключением случаев, когда цифровая валюта была завещана в установленном порядке другому лицу».
Данные изменения позволят легитимировать в качестве юридического факта получение доступа к цифровой валюте лицам, относящимся к любой очереди наследования и устранить бессмысленные споры в отношении легальности, законности и обоснованности наследования прочей наследственной массы, придать правовую основу соответствующим правоотношениям по модели, схожей с порядком наследования наличных денежных средств.
Таким образом, по результатам проведенного исследования нами были сделаны следующие обобщающие выводы.
- В правовой науке (как отечественной, так и зарубежной) предпринимаются попытки выработать инструментарий перехода прав на цифровые валюты (а также прочие цифровые объекты) по наследству. Однако нередко вместо юридических механизмов и инструментов предлагаются технологические инициативы, заслуживающие внимание в рамках иных отраслей научного знания и не обеспечивающие необходимое легальное уточнение соответствующего правового поля.
- Наследование цифровых валют по завещанию возможно посредством оформления закрытого завещания или предоставления на хранение электронных документов, представленных в виде файла, направленного заявителем в Федеральную нотариальную палату через единую информационную систему нотариата.
- На законодательном уровне процедура наследования цифровых активов нуждается в легитимации электронного распоряжения уполномоченному субъекту, поскольку по действующему правовому регулированию в силу ст. 1124 ГК РФ составление завещания в электронной форме не предполагается. Для этой цели следует дополнить статью 1124 ГК РФ частью 1.1 «Оформление в электронной форме распоряжения на случай смерти субъекту, обеспечивающему управление и координацию с цифровой валютой и цифровыми правами, приравнивается к письменному завещанию в отношении данных объектов и регулирует наследственные правоотношения между ними в том числе с учетом правил, существующих в соответствующей цифровой сети».
- В целях устранения правовой неопределенности, как нам думается, следует легитимировать сам факт получения доступа к цифровой валюте в рамках наследственных правоотношениях.
Для этой цели можно предложить дополнить ст. 1152 ГК РФ частью 1.1 «Особенности приобретения наследства в виде цифровой валюты» следующего содержания: «Факт получения в порядке наследования доступа к цифровой валюте вне зависимости от при принадлежности к любой очереди наследования приравнивается к наследованию цифровой валюты на законных основаниях, за исключением случаев, когда цифровая валюта была завещана в установленном порядке другому лицу».
