Формирование отечественной парадигмы национальной безопасности обусловлено как разработкой и утверждением документов стратегического характера, так и принимаемыми в целях их реализации законодательными актами. Парадигма национальной безопасности, таким образом, вбирает в себя все нормы, повышающие ее эффективность.
На протяжении последних тридцати лет наше государство непрерывно принимает меры по совершенствованию нормативной базы обеспечения национальной безопасности с целью защиты стратегических интересов государства от различных видов внутренних и внешних угроз. В генезисе своего развития правовые механизмы обеспечения национальной безопасности прошли ряд сложных переходных периодов, отражающих как внешнюю, так и внутреннюю политику государства, включая уголовно-правовые нормы.
Начальный этап формирования системы национальной безопасности связан с принятием 5 марта 1992 года Закона Российской Федерации «О безопасности» № 2446-I[1]. Это нормативный правовой акт исторического значения: посредством него были определены ключевые понятия в области безопасности в целом, выделены субъекты, силы и средства обеспечения безопасности. Закон, однако, не содержал понятия национальной безопасности, необходимого, как указывается в литературе, для формирования всей структуры безопасности в России [7, c. 18; 9, с. 56].
Следующим этапом можно считать выход в свет 17 декабря 1997 г. Концепции национальной безопасности[2], в которой были предприняты попытки к построению национальной политики, базирующейся на идее партнерства интересов и международного сотрудничества.
Закономерным итогом работы над урегулированием правовых основ обеспечения национальной безопасности стало утверждение Стратегии национальной безопасности РФ до 2020 года[3], а также принятие 28 декабря 2010 года нового Федерального закона «О безопасности»[4], где более детально определены основные полномочия, а также функции федеральных органов государственной власти, органов государственной власти субъектов и органов местного самоуправления в области безопасности.
Стратегия национальной безопасности, которую 2 июля 2021 года подписал Президент РФ (далее – Стратегия 2021 года)[5], отражает изменения, произошедшие в России и мире со времени подписания предыдущей версии документа, и, безусловно, является началом качественно нового этапа в осмыслении сущности национальной безопасности и мер по её обеспечению. Плановая работа над стратегическим документом, требующим постоянного обновления с учётом происходящих изменений[6], позволила сформулировать основные принципы и идеи очередного этапа формирования правовых механизмов теории национальной безопасности.
Стратегия 2021 года заметно отличается от предыдущего варианта прежде всего акцентами стратегического целеполагания. Вместо внешних ориентиров как высший приоритет закрепляется сбережение народа России. Это показывает, что общий вектор государственной политики Российской Федерации будет ориентирован прежде всего на человека.
«Вместе с тем с позиций стратегического развития страны с учетом интересов обеспечения национальной безопасности, стратегического планирования всей государственной политики, научный подход к сути и содержанию государственного управления только начинает складываться» [1, с. 17–18]. Стратегия 2021 года требует тщательного изучения и сравнения с предыдущими стратегиями на предмет эволюции угроз для Российской Федерации. Оценка положения России в современном мире начинается с констатации того, что мир переживает период трансформации: наблюдаются активные и агрессивные действия различных игроков на международной арене. Такие действия резко изменяют международно-политическую обстановку, вызывая открытые военные конфликты в различных регионах мира. Геополитические интересы не позволяют России оставаться сторонним наблюдателем и требуют вмешательства в большинство международных конфликтов, что обеспечивает национальные интересы и сохраняет высокий авторитет нашей страны в глазах населения большинства стран мира. Конфликтное противодействие государств представляет собой открытый процесс геополитического противоборства, иллюстрацией которого служат ситуация в нагорном Карабахе; палестино-израильский конфликт, обострившийся в мае 2021 года; активизация «Движения Талибан»[7] и обострение обстановки в Афганистане после решения вывести войска ряда стран спустя 20 лет военного присутствия в этой стране. Эти и другие события уносят жизни мирных жителей и дестабилизируют позиции действующей власти как в странах, являющихся сторонами конфликта, так и в соседних государствах. Зачастую такие действия противоречат логике рационального поведения с точки зрения самосохранения и самого понятия безопасности.
В Стратегии 2021 года национальная безопасность определяется как «состояние защищенности личности, общества и государства в целом от внутренних и внешних угроз, способствующее обеспечению конституционных прав, свобод, достойного качества и уровня жизни граждан, суверенитета, территориальной целостности и устойчивого развития страны, обороны и безопасности государства». Характеризуя территориальные споры и притязания в составе проблем национальной безопасности, нельзя не отметить наличие национальных интересов Российской Федерации по сохранению суверенитета.
В отдельный раздел Стратегии справедливо вынесена информационная безопасность: отмечаются возможные угрозы по выведению из строя объектов критической информационной инфраструктуры; стремление транснациональных корпораций закрепить свое монопольное положение в сети «Интернет» через использование ими цензуры и блокировку альтернативных интернет-платформ; навязывание пользователям искаженного взгляда на исторические факты и события, происходящие в России и мире в настоящее время.
Немаловажно, что не только «силовой блок», но и гуманитарно-нравственная составляющая в обновленной Стратегии названы важнейшими опорами безопасного развития нашей жизни, что в полной мере коррелируется с положениями Конституции России, где обеспечение прав и свобод граждан, достоинства человека определены в качестве фундаментальных ценностей.
Главным направлением внешнего вектора государственной политики в сфере обеспечения национальной безопасности России становится опора на «мягкую силу», которая рассматривается как наиболее эффективный, перспективный, политически и экономически целесообразный способ обеспечения национальной безопасности в отношениях со странами ближнего и дальнего зарубежья [18, с. 545].
Гармоничное развитие общества и государства невозможно без релевантного правового обеспечения национальной безопасности государства, которое представляет систему юридических норм и принципов реализации политики осуществления защищенности граждан, общества и государства от внутренних и внешних угроз. Уголовное право занимает особое место в системе правового обеспечения национальной безопасности Российской Федерации [8, c. 11]. В качестве ключевых направлений противодействия основным угрозам в обеспечении национальной безопасности уголовно-правовыми средствами определим: необходимость формирования криминолого-правовой политики государства; разработку уголовно-правовых мер противодействия терроризму, экстремизму, экономической преступности и коррупции; злонамеренному использованию искусственного интеллекта и робототехники.
Анализ общенаучных дискурсов по вопросам национальной безопасности позволяет определить ряд разноплановых теоретических подходов к пониманию значения и перспектив развития уголовного законодательства в рассматриваемой сфере.
Криминолого-правовая политика государства как правовая основа процесса предупредительного воздействия
Негативные последствия проводимых в Российской Федерации реформ отчасти сами создают угрозу ее национальной безопасности: темы роста числа зарегистрированных преступлений стали резко нарастать в конце восьмидесятых годов (годы перестройки), а в 1991–1995 гг. – в период «обвального» перехода к рынку – коэффициент преступности по сравнению с 1986–1990 гг. удвоился [16, c. 184]. К началу 2021 г. мы имеем 2,44 млн зарегистрированных преступлений).[8]
Приблизиться к решению существующих в настоящее время проблем обеспечения национальной безопасности, по нашему мнению, можно с помощью применения положений концепции современной уголовной политики. Основная задача уголовной политики предполагает постановку проблем, указание оснований и направлений, разработку форм и способов деятельности, расстановку сил и средств, обеспечение информацией, контроль деятельности и руководство. Эти составляющие элементы входят в уголовную политику в качестве ее основных характеристик [12, c. 349 – 350].
В данном контексте меры криминолого-правовой политики государства рассматриваются современными отечественными учеными в качестве «правовой основы процесса предупредительного воздействия». В отечественной литературе криминологическая (криминолого-правовая) политика признается стратегией уголовной политики в широком смысле (государственной политикой противодействия преступности), а все остальные отрасли считаются ее тактикой [10, c. 15, 25].
Профессор Я.И. Гилинский, проводя анализ развития мировой криминологии за последние десятилетия, не сомневается в социальной природе преступности и констатирует, что в течение последних двух десятилетий все больше внимания уделяется проблемам социального контроля над преступностью. Традиционные меры, прежде всего – наказание, по его мнению, демонстрируют свою неэффективность [5, с. 182].
Профессор Д.А. Афиногенов справедливо отмечает, что «юристы исследуют преимущественно нормативно-правовые аспекты воздействия государственного управления на жизнь и деятельность государства и общества. Экономисты рассматривают аспекты государственного управления, непосредственно затрагивающие сферу и ответственность отраслей промышленности, взаимодействия хозяйствующих субъектов и федеральных органов исполнительной власти, а также с точки зрения всех отраслей экономической науки, включая денежно-кредитные, налоговые и финансовые вопросы» [1, с. 17–18].
Современный подход к понятию эффективности норм права предложен представителями экономической теории права – передового направления исследований на стыке институциональной экономики и юриспруденции [14, с. 18]. В соответствии с данным подходом, если какая-то норма расширяет возможности ведения хозяйственной деятельности, способствует созданию стоимости (ценности) и оптимизации распределения ресурсов, то такая норма признается эффективной и наоборот: неэффективными признаются нормы, провоцирующие разрушение и непроизводительное перераспределение стоимости (ценности) [15, с. 123].
Эффективное правовое регулирование процесса формирования обеспечения национальной безопасности подразумевает возможность преодоления разрыва между уголовно-криминологической теорией и правоприменительной практикой. Такое прагматичное направление дискурсов может быть вполне оптимальным для реализации эффективной уголовной политики и формирования актуальной системы мер обеспечения национальной безопасности [3, c. 4; 4, с. 17]. Данный подход способен предоставить адекватную оценку криминологических рисков и грамотно развивать систему безопасности.
Уголовно-правовые меры воздействия в отношении лиц, совершающих преступления экстремистского и террористического характера
Анализ стратегических национальных приоритетов, обозначенных и в предыдущей, и в обновленной редакции Стратегии национальной безопасности, приводит к выводу о том, что произошла определенная перестановка позиций по степени их значимости: ранее ключевая из них – оборона страны – больше не является приоритетной. Это стало возможно только благодаря существенно сниженному уровню террористической активности в стране[9]. «Целью политики становится не противодействие всем видам вызовов и угроз для обеспечения состояния защищенности…, а создание условий для реализации планов и программ развития страны в условиях действия имеющихся вызовов и угроз» [1, c. 12]. Разработчики Стратегии 2021 года полагают, что российская экономика уже доказала свою устойчивость и способность противостоять внешнему давлению, что позволяет сместить фокус внимания на внутренние процессы, которые в нынешних реалиях несут в себе даже большую угрозу национальной безопасности, нежели внешние. В обновленной Стратегии все угрозы «внутреннего происхождения» рассматриваются как результат внешнего воздействия.
В мире наблюдается рост радикальных экстремистских настроений, что может привести к усилению межгосударственных противоречий, деградации экономик, разрушению традиционных ценностей, игнорированию базовых прав и свобод человека. К таким экстремистским угрозам, помимо содействия деятельности международных экстремистских и террористических организаций, также отнесены поддержка иностранными государствами деструктивной деятельности зарубежных или международных неправительственных организаций, направленной на дестабилизацию обстановки в России, нарушение единства и территориальной целостности страны, включая инспирирование «цветных революций»[10].
Несмотря на то, что количество экстремистских преступлений достаточно мало по сравнению с общим числом правонарушений в России, каждое из них способно дестабилизировать обстановку в стране. Одним из основных способов такой дестабилизации является привлечение различных групп населения к участию в несогласованных протестных акциях, «которые умышленно трансформируются в массовые беспорядки». Некоторые государства используют экстремизм как средство достижения геополитических целей, при этом основным средством привлечения новых членов в экстремистские организации, координации экстремистских преступлений и распространения экстремистской идеологии остается интернет.
Данный дискурс получил свое развитие в нормах Уголовного кодекса РФ в 2014 году после государственного переворота в соседней Украине. Так, например, Федеральным законом от 5 мая 2014 г. №130-ФЗ перечень отягчающих обстоятельств в УК РФ был дополнен пунктом «р» – «совершение преступления в целях пропаганды, оправдания и поддержки терроризма», а статья 64 дополнена указанием на то, что виновным в совершении преступлений, предусмотренных статьями 205, 205.1, 205.2, 205.3, 205.4, 205.5, частями третьей и четвертой статьи 206, частью четвертой статьи 211 УК РФ, либо виновным в совершении сопряженных с осуществлением террористической деятельности преступлений, предусмотренных статьями 277, 278, 279 и 360 УК РФ, не может быть назначено наказание ниже низшего предела, предусмотренного указанными статьями, или назначен более мягкий вид наказания, чем предусмотренный соответствующей статьей, либо не применен дополнительный вид наказания, предусмотренный в качестве обязательного[11].
Обеспечение противодействия
экономической преступности и коррупции
Дискурсы изменений и разработка эффективной уголовно-правовой базы противодействия экономической преступности и коррупции остаются актуальными для нашей страны. В условиях процессов всепроникающей глобализации кризис права порождает кризис всей экономической системы государства, что требует совершенствования комплекса принимаемых мер по обеспечению безопасности деятельности органов государственной власти и государственной службы на различных уровнях.
В Стратегии 2021 года сделана попытка сформулировать взаимосвязь между вопросами безопасности и социально-экономического развития. По сути, сама «безопасность без социально-экономического развития является бессмысленной»[12]. Низкая эффективность мер в данной сфере приводит к проблемам недостаточного правового обеспечения национальной безопасности во всех направлениях.
В сфере развития экономических основ государства и общества следует ориентироваться на условия жесткой конкуренции со стороны иностранных товаров, работ и услуг. Нельзя не принимать в расчет тот факт, что конкуренция иностранных товаров, работ и услуг зачастую связана не только с научными и технологическими преимуществами иностранных товаропроизводителей, но и разного рода злоупотреблениями со стороны юридических лиц. В этой связи нейтрализация угроз национальной безопасности в указанной области видится в необходимости развития не только инновационного сектора экономики и создания благоприятных условий для привлечения иностранных инвестиций, но и одновременно возвращает нас к вопросу введения института уголовной ответственности юридических лиц в Российской Федерации.
В связи с развитием международных процессов глобализации и регионализации, позволяющих обеспечить эффективную защиту национальных интересов государства, анализ правовых основ национальной безопасности должен учитывать нормы международного права: конвенций ООН, деклараций по вопросам международной безопасности, а также международных договоров [6, c. 18].
Уголовная ответственность юридических лиц в России отсутствует и российское законодательство в области противодействия преступности юридических лиц, на наш взгляд, не отвечает мировым стандартам, что не позволяет вести борьбу с этим явлением. Неоднократно высказывался о целесообразности введения уголовной ответственности юридических лиц в РФ Председатель Следственного комитета РФ А. И. Бастрыкин, отмечая ее возможную эффективность при борьбе с коррупционными преступлениями[13].
В перечень вопросов, требующих решения, Следственный комитет РФ включил положения, определяющие основания уголовной ответственности юридических лиц, круг организаций, подлежащих уголовной ответственности, а также виды наказаний в отношении виновных организаций и основания освобождения их от наказаний, правовые последствия осуждения юридических лиц. Кроме того, требуется сформировать уголовно-процессуальный и уголовно-исполнительный механизм реализации соответствующих уголовно-правовых норм.
Аналогичную позицию занимают и правоприменители, подчеркивая особую значимость и необходимость внедрения института уголовной ответственности юридических лиц в РФ и приглашая к дискуссии по данному вопросу. Так, 27 апреля 2017 г. на совместной коллегии следственных комитетов России, Белоруссии и Армении, председатель Конституционного Суда РФ В. Д. Зорькин отметил, что «отсутствие уголовной ответственности юридических лиц в России порождает определенные проблемы», связанные с невозможностью проведения оперативно-разыскной деятельности при раскрытии экономических правонарушений юридических лиц, и вследствие чего снижается эффективность данных мероприятий[14].
В настоящее время вместо УК РФ санкции за причастность юридического лица к преступлению содержатся в законодательстве об административных правонарушениях: например, ст. 19.28 КоАП РФ (незаконное вознаграждение от имени юридического лица) устанавливает ответственность юридического лица за причастность к преступлениям, предусмотренным ст. 201 УК РФ (злоупотребление полномочиями) и ст. 291 УК РФ (дача взятки)[15].
Действительно, статистика по привлечению к ответственности за незаконное вознаграждение от имени юридического лица выглядит впечатляюще и указывает на практику применения (вместе с уголовной ответственностью физических лиц) штрафов в отношении «сотрудничавшей с коррупционером фирмой»[16]. Так, в России за 2014–2021 гг. по постановлениям прокуроров к административной ответственности по данной статье было привлечено более 3 000 юридических лиц. Общая сумма судебных штрафов превысила 5 млрд. руб. [17]
В частности, по данным портала Судебного департамента при Верховном Суде РФ, судами общей юрисдикции по ст. 19.28 КоАП РФ в 2014 г. вынесено 244 различных судебных решения, в 2015 г. – 431 решение, в 2016 г. – 430 решений, в 2017 г. – 674 решения, в 2018 г. – 689 решений, в 2019 г. – 485 решений, в 2020 г. – 504 решения[18]. Общая сумма назначенных штрафов составила 5,49 млрд руб: 2014 г. – 509,1 млн руб, 2015 г. – 729, 3 млн руб, 2016 г. – 678, 3 млн руб, 2017 г. – 1 млрд 11 млн руб, 2018 г. – 976,1 млн руб, 2019 г. – 767,1 млн руб, 2020 г. – 722,7 млн руб.[19]
При этом имеющийся зарубежный опыт просто несопоставим с отечественным [17, c. 198]. Весьма показателен пример, когда власти Германии за доказанные взятки компании «Siemens» в Литве, России и Нигерии на общую сумму 12 млн евро наложили на фирму штраф в размере 201 млн долл США. Кроме того, по гражданскому иску компания «Siemens» выплатила Комиссии по ценным бумагам и биржам США 350 млн долл и еще 450 млн долл – по уголовному иску Министерства юстиции США. С учетом других компенсационных выплат коррупционные нарушения стоили этой компании 1 млрд 180 млн долл США [13, c. 55].
При правовом подходе, который сложился в России, участие физического лица в преступлении рассматривается как общественно опасное деяние, а юридического лица – как административный проступок. Это не соответствует той общественной опасности, которая возникает при участии в преступном событии юридического лица, воля которого направлена на достижение преступного результата.
Злонамеренное использование
искусственного интеллекта и робототехники
В современных сложных условиях, в том числе в связи с процессами обострения международных конфликтов и борьбы с пандемией новой коронавирусной инфекции (COVID-19), а также устойчивым глобальным ростом киберугроз вследствие развития современных технологий, целью обеспечения национальной безопасности становится защита суверенитета государства, определенных политических институтов, защита интересов граждан, общества, а также общечеловеческих интересов, поддержание мира и возможностей нормального функционирования всех правовых систем.
Согласно данным доклада 2019 г. «Искусственный интеллект. Тенденции развития технологии», подготовленного Всемирной организацией интеллектуальной собственности, крупнейшим портфелем патентных заявок в области искусственного интеллекта (далее – ИИ) (8 290 изобретений) обладает IBM, за ней следует Microsoft (5 930 изобретений). Среди методов ИИ, раскрываемых в патентах, доминирует машинное обучение: ему посвящено более трети всех выявленных изобретений (134 777 патентных документов). Число заявок на регистрацию патентов на изобретения, связанные с машинным обучением, растёт в среднем на 28% в год (если в 2013 г. было подано 9 567 патентных заявок, то в 2016 г. их число составило 20 195). Революция в сфере ИИ вызвана такими методами машинного обучения, как глубокое обучение и применение нейронных сетей[20].
Китай опубликовал свой «План развития искусственного интеллекта следующего поколения», в котором поставлены цели стать мировым лидером в этой области с отечественной индустрией искусственного интеллекта стоимостью почти 150 млрд долларов США. США и Китай являются лидерами по общему долевому финансированию стартапов в области искусственного интеллекта (более 70% для обеих стран), тогда как Россия – менее 1%. Но Россия сама по себе имеет серьезные конкурентные преимущества: один из самых высоких в мире показателей проникновения мобильной связи и доступа в интернет, а также развития электронных услуг. Стоимость интернет-услуг в России одна из самых низких в мире[21].
Вместе с тем рост комплексных всеохватывающих систем с активным или ведущим участием ИИ повышает риск злонамеренного перехвата контроля над такими системами, что создает угрозы не только в физической реальности, но и в информационно-психологической сфере. Роль средств массовой информации в определении информационной повестки дня оказывает большое влияние на общественную и политическую жизнь [2, с. 4].
Проблемы уголовно-правовых средств обеспечения национальной безопасности в условиях рисков злонамеренного использования ИИ все чаще становятся предметом не только научных исследований: deepfakes, вредоносное использование искусственного интеллекта при формировании информационной повестки дня (agenda-setting), а также перехват контроля над коммерческими системами с участием искусственного интеллекта.
Так, использование таких инструментов приводит к формированию односторонней и однобокой информационной повестки по следующим направлениям [2, с. 6]:
1) в реакционном государстве для продвижения правительственной повестки дня в корыстных интересах правящих элит;
2) в случае перехвата управления искусственным интеллектом для трансляции, например, послания террористической организации или иного антисоциального негосударственного актора;
3) в случае перехвата управления искусственным интеллектом для трансляции идей иностранного государственного актора, например, накануне или в ходе вторжения с целью дезориентации властей и граждан;
4) для получения сверхприбылей антисоциальными корпоративными структурами, создания паники на биржах и пр. (может пересекаться с первыми тремя вариантами).
Особенно опасным такое использование будет при дальнейшем совершенствовании искусственного интеллекта, в частности, эмоционального искусственного интеллекта, прогнозной аналитики и ряда других направлений [2, с. 7].
Все это требует своевременной реакции отечественного законодателя при учёте особенностей информационно-психологического воздействия на социум с опорой на ИИ в контексте угроз международной информационно-психологической безопасности [11, c. 284].
В России предпринимаются попытки поиска правовых подходов к складывающейся ситуации. В 2020 году Правительство РФ утвердило Концепцию развития регулирования отношений в сфере технологий искусственного интеллекта и робототехники до 2024 года (далее – Концепция)[22]. Впервые у государства, научного и бизнес-сообщества появился системный механизм тестирования в реальных правоотношениях технологий, которые в силу разных причин (прежде всего – инертность законодательства) использовать сегодня нельзя (искусственный интеллект, блокчейн, большие данные, нейротехнологии, квантовые технологии, виртуальная реальность)[23].
Концепция стала первым документом в Российской Федерации, формирующим основы нормативного регулирования технологий искусственного интеллекта и робототехники в различных сферах экономики с соблюдением баланса прав граждан и обеспечением безопасности личности общества и государства[24]. Однако представления об этом балансе существенно разнятся. В Концепции остается открытым и требующим дальнейшего обсуждения наиболее спорный вопрос определения всех видов ответственности за вред, причиненный указанными технологиями.
Может показаться, что реальный уровень развития технологий ИИ и робототехники не предполагает кардинальных изменений в регулировании института юридической ответственности, однако это ошибочное убеждение. «Использование технологий искусственного интеллекта в преступной деятельности является отличительной характеристикой современной преступности и требует внимательного отношения к совершенствованию уголовной политики в этом направлении», – констатируют А.П. Суходолов, А.В. Бычков и А.М. Бычкова. Авторы полагают наиболее рациональной «концепцию распределения ответственности между субъектами, участвующими как в разработке, так и в использовании технологий, основанных на алгоритмах искусственного интеллекта в сочетании с правовой конструкцией «невиновное причинение вреда». Перспективы уголовной политики, по их мнению, «сосредоточены в формировании принципиально нового вида бланкетных норм в виде «закона как кода» [19, с. 119].
Требуется серьёзная комплексная проработка механизмов гражданско-правовой, уголовной и административной ответственности в случае причинения вреда системами ИИ и робототехники, имеющими высокую степень автономности, при принятии ими решений. Следует определить лиц, которые будут нести ответственность за действия указанных систем, доработки (при необходимости) механизмов «безвиновной» гражданско-правовой ответственности, а также возможности использования способов, позволяющих возместить вред, причиненный действиями систем ИИ и робототехники (например, страхование ответственности, создание компенсационных фондов и др.).
В завершение отметим, что существующие в настоящее время проблемы обеспечения национальной безопасности могут быть решены посредством осуществления национальных проектов, направленных на улучшение уровня жизни общества и развитие экономики страны в целом. Не менее важной задачей является и разработка оптимальной уголовно-правовой политики, учитывающей обозначенные выше дискурсы уголовно-правовой защиты национальной безопасности.
