«В ряду наук о человеке видное место занимают психология и медицина. Особенно следует отметить такие конкретные науки, как психиатрия и медицинская психология. Общим объектом их научного изучения является психика человека, причем одна из ветвей медицинской психологии – патопсихология, как и психиатрия, исследует в основном психическую патологию. Именно на стыке экспертного приложения психиатрии, и психологии в начале 70-х годов во ВНИИ общей и судебной психиатрии им. В. П. Сербского возникла комплексная судебная психолого-психиатрическая экспертиза (КСППЭ)», – писал И.А. Кудрявцев, автор фундаментальной работы «Судебная психолого-психиатрическая экспертиза» (1988) [6, с. 6].
Правовую основу проведения КСППЭ составляют положения Уголовно-процессуального кодекса РФ, статья 201 которого определяет, что комплексной является экспертиза, в производстве которой участвуют эксперты разных специальностей. При этом в заключении экспертов, участвующих в производстве комплексной судебной экспертизы, указывается, какие исследования и в каком объеме провел каждый эксперт, какие факты он установил и к каким выводам пришел. Каждый эксперт, участвовавший в производстве комплексной судебной экспертизы, подписывает ту часть заключения, которая содержит описание проведенных им исследований, и несет за нее ответственность.
Пункт 5 Приказа Минздрава России от 12 января 2017 г. №3н среди видов судебно-психиатрических экспертиз называет комплексную амбулаторную судебно-психиатрическую экспертизу (живых лиц и заочную, в том числе посмертную, по медицинским документам и иным материалам), включая психолого-психиатрическую и сексолого-психиатрическую[1].
Представляет интерес эволюция научных взглядов относительно признака комплексности экспертизы: от характеристики комплексности как «одновременного проведения исследований, направленных на единый объект с целью разрешения одного и того же вопроса» [7, с. 153] до возможности относить к комплексности также «параллельное, последовательно-параллельное или последовательное исследование объекта экспертизы в различных аспектах» [8, с. 10].
Однако истинный характер комплексности заключается не в хронологии проведения исследований экспертами различных областей знаний, а в интегративном характере экспертизы – в противном случае сущность комплексной экспертизы выхолащивается и экспертиза является не комплексной, а представляет собой лишь комплекс экспертиз. Отметим, что проведенное нами исследование 30 актов КСППЭ в полной мере позволяет констатировать наличие тенденции на подмену комплексности СППЭ комплексом из двух экспертиз – психиатрической и психологической.
Чтобы избежать подмены комплексной экспертизы комплексом экспертиз, пишет И.А. Кудрявцев, «…в понятие комплексной экспертизы обязательно включаются такие признаки, как различие в компетенции экспертов, четкое разделение их функций и дача заключения на основе не только личных исследований, но и по результатам исследований, проведенных другими экспертами. Соблюдение этих условий предполагает участие экспертов в совместном формулировании выводов и составление общего заключения» [6, с. 18]. Г. П. Аринушкин и Ю. Г. Корухов указывают также, что каждый из экспертов должен обладать не только специальными познаниями в своей научной области, но и уметь правильно, со знанием дела оценить исследования специалистов смежной отрасли знаний [1, с. 41].
И.А. Кудрявцев полагает, что КСППЭ, прежде всего, представляет собой типичный пример объединения знаний различных наук о человеке: медицины и психологии, внутри которых можно выделить более узкие смежные области знания – психиатрию и медицинскую психологию. При их комплексировании, в свою очередь, нередко привлекаются также знания из детской, социальной, инженерной и других областей психологии, которые существенно дополняют интегрируемые психиатрические и медицинско-психологические сведения, повышают надежность экспертных выводов, сделанных на их основе.
Психиатрия и медицинская психология (относительно лучше методически оснащенной ее частью является патопсихология) – это пограничные взаимопроникающие области научного знания, которые изучают один и тот же объект с помощью взаимосвязанных и взаимодополняющих методов исследования. Они имеют соотносимую систему понятийных единиц, позволяющую более полно и всесторонне описывать феномены и механизмы психических расстройств. Последние в связи с этим становятся доступными взаимной критической оценке со стороны психиатров и медицинских психологов, причем как в теоретическом, так и в практическом аспекте.
Это дает возможность на научной основе, особенно после соответствующей дополнительной экспертной подготовки, достаточно квалифицированно оценивать и при необходимости использовать частные выводы и первичные результаты исследований «смежного» специалиста. Расширенная таким образом личная научная компетенция экспертов (экспертов-психиатров за счет овладения основами медицинской и судебной психологии, а экспертов-психологов – основами психиатрии и судебной психиатрии) разрешает им соблюсти и требование четкого разделения функций, и принцип личной ответственности [см.: 6, с. 16].
В связи с этим И.А. Кудрявцев предлагает определять СКППЭ как «одну из разновидностей межродовых комплексных экспертиз, основанную на совместном рассмотрении и интегративной оценке результатов скоординированного применения для исследования психической деятельности обвиняемых (подозреваемых), потерпевших и свидетелей специальных знаний эксперта-психолога и эксперта-психиатра с целью достоверного, наиболее полного и всестороннего общего (единого) ответа на вопросы, составляющие предмет комплексного исследования и входящие в сферу совместной (совокупной) компетенции экспертов» [6, с. 17].
Для понимания функционала посмертной КСППЭ экспертизы необходимо четко обозначить её предмет.
Специфику предмета судебно-психиатрической экспертизы образуют устанавливаемые в экспертном исследовании фактические данные о патологических отклонениях в психическом функционировании лица (подэкспертного) и выяснение их влияния на его возможность отражать окружающее, рефлексировать и регулировать свои действия. Вместе с тем эта экспертиза располагает возможностью определять психическую норму, отличать ее неболезненные акцентуированные варианты от патологических пограничных расстройств психики, оценивать, хотя и в ограниченных пределах, влияние на отражение и психическую регуляцию некоторых дополнительных неболезненных факторов: возрастного (детская психиатрия), ситуационного и др.
Специфику предмета судебно-психологической экспертизы составляют фактические данные о результатах влияния на психическое отражение окружающего, рефлексию и регуляцию своего поведения подэкспертным непатологических психических факторов: возрастного, ситуационного, эмоционального, личностного. Вместе с тем судебно-психологическая экспертиза может диагностировать и оценивать воздействие некоторых психопатологических причин (патопсихология).
Специфику предмета КСППЭ образует направленность экспертного исследования на установление эффекта (результата) взаимодействия болезненных (психопатологических) и неболезненных (возрастного, ситуационного, эмоционального, личностного) психических факторов и определение на основе учета этого системного качества наиболее точной и полной меры их влияния на характер психического отражения, рефлексии и регуляции поведения данного лица (подэкспертного) в интересующий следователя (суд) период.
Ф.С. Сафуанов пишет: «Предметом судебно-психологической экспертизы по факту самоубийства является психическое состояние подэкспертного лица, предшествовавшее самоубийству. Это обстоятельство в совокупности с основной целью суда – установить наличие или отсутствие причинно-следственной связи между действиями обвиняемого и фактом самоубийства – и определяет круг вопросов, ответы на которые в экспертном заключении и дадут возможность использовать их как доказательство по делу в целях содействия установлению истины. Следует подчеркнуть, что психическое состояние суицидента может носить и психопатологический характер, отсюда следует, что для судебно-следственных органов по делам о самоубийстве предпочтительнее назначать не однородную судебно-психологическую, а комплексную судебную психолого-психиатрическую экспертизу» [9, с. 171].
«…задача установления психического состояния, предрасполагавшего к самоубийству (суициду), и его причин – это несомненно комплексная психолого-психиатрическая задача, – обоснованно утверждает И.А. Кудрявцев. – Она требует прежде всего тщательного исключения различной психической патологии. Эта патология может иметь эндогенную или органическую природу, но длительное время протекать скрытно. При изменениях отношений больного с окружающими она обычно «обрастает» реальными психологическими конфликтами. Разглядеть за их фасадом истинную причину самоубийства можно лишь с привлечением и психиатрических, и психологических знаний. Так называемые психологические кризисные состояния, ведущие к самоубийству, нередко возникают в результате своеобразного замкнутого круга, невозможности так перестроить мотивационную сферу личности, чтобы придать новый значимый смысл своей жизни взамен утраченного или невозможного. При недоступности для личности такого смыслопорождения (а этому могут способствовать различные болезненные изменения психики) субъективная ценность жизни снижается. Раскрыть у суицидента все стороны взаимодействия болезненных, личностных и ситуационных факторов можно только посредством совместного психологического и психиатрического анализа» [6, с. 24–25].
Для проведения КСППЭ эксперту должны быть представлены данные о процессе развития несовершеннолетнего от начала до окончания жизни, включая ранние ее стадии – формирование речи, социальные и психологические особенности формирования личности на разных этапах взросления, стиль родительского воспитания, интеллектуальные, коммуникативные, эмоциональные качества, присущие потерпевшему перед самоубийством; ситуационные проявления доминирующих качеств личности несовершеннолетних – основных ценностей, ведущих мотивов, установок, характера, темперамента и др.; информация о волевых качествах несовершеннолетнего, его способностях к преодолению трудностей, возникающих в различных жизненных ситуациях и т.п.; способы оценки несовершеннолетним собственной личности и сложившейся ситуации, его перспективных и текущих планов; состояние потерпевшего в период, непосредственно предшествующий самоубийству [10, с. 292; 3].
Обстоятельства, при которых возникает необходимость проведения заочной посмертной КСППЭ по делам о самоубийстве, следующие. Судебно-следственные органы могут сомневаться относительно того, является ли факт смерти следствием самоубийства, повлек ли его несчастный случай либо убийство. Ф.С. Сафуанов пишет, что здесь экспертное заключение играет важную роль для выяснения тех или иных обстоятельств, характеризующих личность суицидента, особо подчеркивая при этом недопустимость использования экспертных выводов в качестве доказательства при определении рода смерти: «Например, человек может находиться в депрессии, высказывать суицидальные мысли и намерения и именно в этот промежуток времени стать жертвой убийства (отравления, повешения и т.д.). В данном случае использование экспертного заключения о наличии, например, депрессивного состояния у подэкспертного, сопровождающегося суицидальными намерениями, в качестве доказательства того, что он действительно совершил самоубийство, будет несомненной судебной ошибкой» [9, с. 170]. В связи с этим, по его мнению, предпочтительно назначать посмертную экспертизу при наличии доказанности факта самоубийства.
В данном случае назначение такой экспертизы имеет значение для установления наличия причинно-следственной связи между действиями лиц, так или иначе связанных с суицидентом, и принятым им решением об уходе из жизни. Такие действия могут образовывать составы следующих преступлений:
1) доведение до самоубийства (ст. 110 УК РФ);
2) склонение к совершению самоубийства или содействие совершению самоубийства (ст. 110.1 УК РФ);
3) организация деятельности, направленной на побуждение к совершению самоубийства (ст. 110.2 УК РФ);
4) преступления, конструкция состава которых включает указание на «тяжкие последствия», подразумевающие, в том числе, и самоубийство потерпевшего (п. «б» ч. 3 ст. 130 УК РФ, п. «б» ч. 3 ст. 131 УК РФ, п. «б» ч. 3 ст. 230 УК РФ, п. «в» ч. 3 ст. 286 УК РФ и др.).
Кроме того, КСППЭ может быть назначена при проведении расследования по ст. 151.2 УК РФ («Вовлечение несовершеннолетнего в совершение действий, представляющих опасность для жизни несовершеннолетнего»), когда необходимо установить отсутствие признаков склонения к совершению самоубийства.
Таким образом, назначение КСППЭ является необходимым этапом расследования уголовных дел, возбужденных по целому ряду статей Уголовного кодекса РФ, и качество проведенной экспертизы имеет непосредственное отношение к установлению истины по делу. Это утверждение в полной мере касается уголовных дел, возбужденных по фактам самоубийств несовершеннолетних – представителей одной из самых беззащитных категорий населения.
В целях изучения практики назначения и проведения КСППЭ по делам о самоубийствах несовершеннолетних авторами данной статьи были изучены 30 актов посмертных КСППЭ, полученных методом случайной выборки[2].
Одной из задач исследования являлся анализ типичных вопросов, которые ставились перед экспертами, и выработка рекомендаций по оптимальной формулировке данных вопросов в целях полноценного выявления обстоятельств, имеющих значение для дела.
Приведем формулировки вопросов, которые ставились перед экспертами в рамках назначения КСППЭ.
- Каковы основные индивидуально-психологические особенности подэкспертного?
Несмотря на значимость этого вопроса, который, по нашему мнению, должен обязательно ставиться на разрешение экспертов, он был поставлен лишь в пяти постановлениях о назначении КСППЭ, еще в шести случаях присутствовала вариация этого вопроса с привязкой к самоубийству: «Каковы основные психологические (интеллектуальные, характерологические, эмоционально-волевые, мотивационные) особенности, которые могли повлиять на поведение подэкспертного в исследуемой ситуации?».
Полагаем, что ответ на данный вопрос должен быть положен в основу заключения КСППЭ, так как может, в принципе, заставить усомниться в наличии желания у подэкспертного добровольно уходить из жизни, обнажив признаки инсценировки самоубийства, скрывающей убийство или смерть в результате несчастного случая. Кроме того, исследование индивидуально-психологических особенностей личности подэкспертного также может выявить механизм формирования принятия решения о самоубийстве, ставшего результатом взаимодействия личности с внешней средой; обосновать наличие достаточных ресурсов (или их истощение) для сопротивления возникшей ситуации, адаптации к ней или поиску конструктивного выхода.
В связи с этим нельзя не согласиться с В.Н. Китаевой в том, что «вопрос об индивидуально-психологических особенностях подэкспертного имеет важное самостоятельное значение, и не только при посмертной СПЭ, но и в других видах психологических экспертных исследований» [4, с. 93].
- Чаще всего (в 22 случаях) следователи ставили перед экспертами два вопроса: «Находился ли подэкспертный в период, предшествовавший смерти, в психическом (эмоциональном) состоянии, предрасполагающим к самоубийству?» [3] и «Если подэкспертный в период, предшествовавший смерти, находился в психическом (эмоциональном) состоянии, предрасполагающем к самоубийству, то чем это состояние могло быть вызвано?».
Именно такие формулировки вопросов к экспертам рекомендует ставить И.А. Кудрявцев [6, с. 143]. Очевидно, с этим не согласен Ф.С. Сафуанов, который, рассматривая данную формулировку в параграфе «Типичные ошибки при формулировке вопросов», пишет: «С точки зрения современных научных представлений психологии, ответ на данный вопрос является тавтологией – если был факт самоубийства, то этому должно было предшествовать какое-то психическое состояние, являющееся условием принятия решения (в результате длительного обдумывания, или эмоциональное, импульсивное) покончить с собой. Более того, между психическим состоянием человека и самоубийством как действием, поступком, существует только вероятностная связь – не существует таких психических состояний, которые неизбежно приводили бы к суициду. В любом кризисном состоянии один человек расположен к аутоагрессии, другой – к внешней агрессии, третий – к поиску конструктивных путей выхода из сложившейся ситуации и т.п. Иными словами, количество вариантов личностного реагирования на конфликтные и фрустрирующие воздействия, даже при наличии суицидальных мыслей и намерений, достаточно большое. Поэтому трудно оценивать какое-либо психическое состояние человека как предрасположение к самоубийству» [9, с. 176].
Ф.С. Сафуанов полагает, что в постановлении следователя или определении суда вопрос должен быть сформулирован так: «В каком психическом состоянии находился подэкспертный в период, предшествующий его смерти?» [9, с. 171]. При этом он указывает, что данный вопрос касается периода, предшествующего смерти, когда речь идет о предположительном самоубийстве: экспертное заключение, квалифицирующее такое психическое состояние, не являясь доказательством при определении рода смерти, может пролить свет на некоторые обстоятельства, характеризующие личность подэкспертного. При назначении же экспертизы по факту доказанного самоубийства необходимо формулировать вопрос о периоде, предшествовавшем уже не смерти, а самоубийству [9, с. 172, курсив наш – А.Б., О.В.].
- В 18-ти постановлениях о назначении КСППЭ перед экспертами ставился вопрос, в том или ином виде включающий формулировку о вменяемости суицидентов. Приведем все встретившиеся вариации формулировок этого вопроса.
«Страдал ли подэкспертный в прошлом, в том числе при совершении самоубийства, каким-либо психическим расстройством? Если да, то каким именно?» (в половине случаев этот вопрос прямо дополнялся уточнением: «исключало ли оно [психическое расстройство] вменяемость?»).
«Страдал ли подэкспертный каким-либо хроническим психическим расстройством, временным психическим расстройством, слабоумием либо иным болезненным состоянием психики, если да, то мог ли он осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий либо руководить ими?».
«Не находился ли подэкспертный в момент совершения самоубийства во временно-болезненном состоянии, состоянии патологического опьянения, физиологического аффекта[4], которое могло существенно повлиять на его сознание и деятельность, и мог ли он отдавать себе отчет в своих действиях и руководить ими?».
«Каково было психическое состояние подэкспертного и соответствовало ли оно его возрасту? Имелось ли у подэкспертного отставание в психическом развитии, не связанное с психическим расстройством, если да, то мог ли он во время совершения самоубийства осознавать фактический характер своих действий и руководить ими?».
Данные формулировки ряд психиатров-экспертов посчитали неприемлемыми, указав следующее: «Часть вопроса “мог ли он во время совершения самоубийства осознавать фактический характер своих действий и руководить имиˮ и вопроса “исключало ли оно вменяемостьˮ сформулированы некорректно, поскольку подэкспертный является не обвиняемым, а совершившим суицид. Ответы на эти вопросы переформулированы в соответствии с действующим законодательством».
Ф.С. Сафуанов также считает, что этот вопрос представляет собой механический перенос формулы невменяемости в экспертизу по факту самоубийства: «Данная формула юридически значима только в отношении обвиняемых, и ответ на неё в отношении другой процессуальной фигуры – лица, покончившего жизнь самоубийством, никоим образом не раскрывает вопрос о причинной связи его психического состояния с действиями обвиняемых» [9, с. 176]. Однако, по его мнению, возможны ситуации, в которых формулировка данного вопроса будет уместна: когда лицо, пытавшееся покончить жизнь самоубийством, является одновременно и обвиняемым в преступлении, связанным с его суицидальной попыткой (например, военнослужащий совершает незавершенный суицид (остается в живых) и обвиняется в членовредительстве; женщина совершает расширенное самоубийство – при суицидальном акте лишает жизни и своего ребенка) [9, с. 177].
Полагаем, что вопрос в формулировке «страдал ли подэкспертный каким-либо хроническим психическим расстройством, временным психическим расстройством, слабоумием либо иным болезненным состоянием психики», тем не менее, имеет право быть поставленной на разрешение КСППЭ в части, отнесенной к компетенции психиатра-эксперта: ведь ответ на этот вопрос может объяснить истинную природу суицида. Так, Ф.С. Сафуанов пишет: «… при квалификации психического состояния подэкспертного как психотического, основной причиной самоубийства могут быть, к примеру, психопатологические бредовые мотивы, а внешние воздействия могут находиться, а могут и не находиться в причинной связи с возникновением и развитием такого состояния» [9, с. 174]. В связи с этим считаем, что данный вопрос может быть поставлен в следующей редакции: «Страдал ли подэкспертный в прошлом каким-либо психическим расстройством? Если да, то каким именно и существует ли причинная связь между этим расстройством и самоубийством подэкспертного?».
Также – с учетом новых реалий дистанционного доведения до суицида посредством общения в социальных сетях и мессенджерах – мы не стали бы однозначно утверждать, что и формулировка относительно «способности осознавать фактический характер своих действий и руководить ими» не является допустимой. Напротив – с учетом того, что воля несовершеннолетних может быть совершенно подавлена так называемым «куратором», а их психическое состояние дестабилизировано заданиями, направленными на самоповреждения (включая депривацию сна) и причинение ущерба окружающим (людям или животным) – ответ на данный вопрос может быть основанием для переквалификации деяния виновного. Ряд авторов полагают, что в данном случае содеянное подлежит квалификации по статье «Убийство». Например, Н.Е. Крылова пишет, что не исключена квалификация содеянного и как убийства ребенка, в том числе подростка, достигшего 14-летнего возраста, путем посредственного причинения вреда: «Для того, чтобы вменить в этом случае состав убийства, необходимо доказать, что потерпевший не мог осознавать свои действия и их последствия и (или) руководить ими. Такая способность подростком могла быть утрачена в результате сильного психологического воздействия со стороны других лиц, склонивших потерпевшего к самоубийству» [5].
- Следующая группа вопросов к экспертам касалась установления причинно-следственной связи между психическим состоянием подэкспертного в период, предшествующий его смерти, и действиями иных лиц, например: «Существует ли причинно-следственная связь между поведением родных или иных лиц и психическим состоянием И., предшествовавшим самоубийству?», «Имеется ли причинно-следственная связь между действиями А. и возникновением и развитием психического (эмоционального) состояния несовершеннолетней П. в период, предшествующий самоубийству?».
Ф.С. Сафуанов пишет, что часто этот вопрос задают таким образом «Каковы возможные причины возникновения этого состояния?» и полагает его менее удачным, «так как причин возникновения и развития пресуицидального состояния может быть много, а суд интересует только одна причинная связь – между уголовно-значимыми действиями обвиняемого и самоубийством потерпевшего» [9, с. 173]. При этом Ф.С. Сафуанов отмечает: «…конечное установление такой связи является прерогативой суда, поэтому эксперты не могут говорить об отсутствии искомой причинной зависимости, их ответы ограничиваются двумя вариантами: либо в заключении делается вывод о наличии причинно-следственной связи между действиями обвиняемых и пресуицидальным психическим состоянием подэкспертного лица, либо мотивированно указывается на невозможность ее установления» [9, с. 174].
Например, в одном из исследованных актов КСППЭ следователем был сформулирован вопрос, явно выходящий за пределы компетенции экспертов: «Имеется ли факт доведения до самоубийства Ш.?». Тем не менее, экспертами дан ответ в полном соответствии с рекомендацией Ф.С. Сафуанова: «В материалах уголовного дела не содержится свидетельств угроз, жестокого обращения, систематического унижения человеческого достоинства с чьей-либо стороны в отношении подэкспертного, которые могли быть в причинно-следственной связи с развитием психических состояний приводящих к самоубийству».
Подводя итог, отметим, что в постановлении следователя или определении суда о назначении посмертной КСППЭ по делам о самоубийствах, на наш взгляд, на разрешение экспертов должны быть поставлены следующие вопросы:
- Каковы основные индивидуально-психологические особенности подэкспертного?
- Страдал ли подэкспертный в прошлом каким-либо психическим расстройством? Если да, то каким именно и существует ли причинная связь между этим расстройством и самоубийством подэкспертного?
- В каком психическом состоянии находился подэкспертный в период, предшествующий его смерти и чем это состояние могло быть вызвано?
- Существует ли причинно-следственная связь между поведением [определенных лиц] и психическим состоянием подэкспертного, предшествовавшим самоубийству?
Также считаем недопустимой ситуацию, при которой комплексность в посмертной судебной психолого-психиатрической экспертизе, фактически, подменяется комплексом из двух экспертиз: психологической и психиатрической.
