Ссылка в Сибирь в ХIХ в. являлась наиболее распространенным наказанием в Российской империи. В системе самодержавного государства ссылка в каторжные работы и на поселение воплощали ведущие принципы назначения наказания: устрашение и изоляцию преступника от общества. Одновременно данное наказание должно было выступать и формой земледельческой колонизации Сибири, а также источником принудительной рабочей силы для казенных рудников и заводов.
Количество ссыльных увеличивалось год от года. Если в начале века в Сибирь ежегодно прибывало от 3 тыс. до 4 тыс. чел., то начиная с 1823 г. их количество резко возросло. Начали ссылать не только злостных правонарушителей, но и бродяг. В 1824 г. в Сибирь прибыло 12 тыс. ссыльных. Это резко осложнило обстановку в регионе. Возникли трудности в распределении на каторжные работы и поселение, недоставало охраны и жилых помещений.
Ссылка не могла стать основой для прочной и широкой колонизации края. Для сибирского населения она была тяжелым бременем. Слабый экономический эффект, негативное влияние на жителей края, рост преступности явились причинами для выдвижения идеи отмены уголовной ссылки.
Проблема ссылки стала важной частью сибирской истории, заняла ведущее место в областнической идеологии.
Обосновывая свои требования, областники выдвинули три главных вопроса: 1) имеется ли экономическая польза от ссылки; 2) способствует ли она исправлению осужденного; 3) каково ее влияние на нравственность местного населения?
Ответы на данные вопросы могло дать только пристальное и тщательное изучение практики реализации этого наказания. Огромный вклад в эту работу внес публицист, историк, географ, общественный деятель Всеволод Иванович Вагин.
Творческое наследие В. И. Вагина является ценным источником изучения как общеуголовной, так и политической ссылки в Сибири. Значительным вкладом в изучение законодательства о ссылке стало выявление и систематизация постановлений Сибирского комитета за период с 1823 по 1834 г. Режим труда и содержание каторжан – предмет его постоянных исследований. Этой проблеме он посвящал статьи в газетах «Сибирь», «Восточное обозрение», очерках и дневниковых записях. С гневом и болью он подробно, с привлечением уникальных статистических материалов, отражал жизнь и труд каторжан.
В. И. Вагин первым определил роль декабристской и польской ссылки в эпоху, которая оказала огромное влияние на население окраины империи в нравственном, культурном, экономическом и общественном развитии. В период службы в г. Чите он знакомится и много беседует с М. А. Бестужевым, И. И. Горбачевским, Д. И. Завалишиным. В г. Иркутске он часто встречался с В. Ф. Раевским. Находясь на службе в г. Томске, он знакомится с Г. С. Батеньковым. Публикация статьи, посвященной одному из плеяды запрещенных лиц, была смелым шагом и пополнила декабристскую историографию. В. И. Вагин думал о написании книги о декабристах в Сибири и приступил к изучению документов в архиве. Он входил в когорту сибиряков, которые оказывали материальную, духовную поддержку ссыльным, привлекали их к журналистской, научной деятельности, помогали им заниматься образовательной, врачебной и юридической деятельностью. Он принимал участие в помощи каторжанам и политическим ссыльным, участвуя в запрещенной организации «Красного креста», был осведомлен и сохранил сведения о побеге Г. Лопатина и засекреченном возвращении из ссылки Н. Г. Чернышевского.
В. И. Вагин описывал тяжелый труд каторжан на Николаевском железоделательном заводе, на золотых приисках, при сооружении Охотского и Кругобайкальского трактов, им собран ценный статистический материал об уровне жизни, эффективности работ и влияния на регион ссыльных каторжан и поселенцев. Этот материал объективно оценивал эффективность действующих законов и обозначал те направления, в которых надлежало действовать законодателю. Как правильно отметила М. А. Кожевина, в XIX столетии в обсуждение законопроектов вовлекаются не только профессиональные юристы и политики, но и общественные деятели, представители иных наук, что наглядно показано в трудах В. И. Вагина [6].
Изучая положение ссыльных в начале ХIХ в., В. И. Вагин обнаружил отсутствие надлежащей правовой регламентации, путаницу в оформлении документов, выявил множество слабых мест режима, порождавших бесправие осужденных и возможность злоупотреблений.
Нормальным «порядком» считалось смешивание каторжных и поселенцев, мужчин и женщин, взрослых и детей. Произвол чиновников простирался до того, что ссыльные временно «раздавались» для работ частным лицам, и потом, уже обессиленные и изувеченные, были отправляемы в Сибирь в каторжные работы и на поселение. Конвойные, получив партию заключенных экипированными для долгого пути, отбирали у них одежды и продавали, поэтому этапная партия добиралась до места исполнения приговора не только изможденной, но и полураздетой, многие страдали от обморожения, простуды.
Нарушение приговора или самовольная его замена были нормальным явлением, что было грубым противоречием судебному приговору. Каторжные работы были плохо организованными, «урок» каторжанина зависел от администрации, а его неисполнение было поводом для дополнительных наказаний. В. И. Вагин утверждал, что в начале ХIХ в. «положение тех ссыльных, которые не успели поступить в крестьяне, было безобразно и с каждой минутой могло сделаться еще безобразнее, потому что совершенно зависело от произвола местных властей. Кара закона простиралась даже и на потомство преступника: дети каторжных оставались навсегда в одном состоянии с их отцами» [5. с. 240].
Пристальное внимание автор уделял так называемому колонизационному направлению ссылки и, изучив положение дел, пришел к неутешительным выводам о серьезных проблемах и в этом направлении.
В. И. Вагин признавал, что в идеале предусматривалось распространение земледелия, создание суконных и юфтевых фабрик, содержание Охотского тракта. Но в действительности эта программа не была реализована, а «первоначальный план заселения Забайкалья обратился в обширный план колонизации всей Сибири» [5, с. 235]. Добровольная колонизация переплеталась с основной, по сути, принудительной, которая была уголовным наказанием.
Крестьянам сложно было разобраться в статусе поселенцев, и это существенно ухудшало отношение местных жителей ко всем поселенцам без различия.
Особенно трудно было поселенцам в период «водворения», так как к месту поселения они приходили «почти нагими», не успев обзавестись домами, съедали скудный пайковый хлеб, донашивали изношенные остатки одежды, а неурожай у вновь пришедших земледельцев, не знавших особенностей сибирских условий, обрекал их на голодную зимовку в недоброжелательном соседстве [7, с. 88].
Окончание льготных лет для поселенцев означали новое бремя. Они были обязаны платить подати, но денег не было. Поселенец начинал уклоняться от выплат, как следствие – нищета, бродяжничество.
В. И. Вагин приводит пример наиболее характерный для судьбы поселенцев Якутско-Охотского тракта: «Места поселения их были неудобны. Рыбы в реках добывалось недостаточно на продовольствие, звериных промыслов вовсе не было; травы на пастбищах были непитательны; скот, особенно в зимние месяцы, чрезвычайно худел; приплод весь почти погибал; коровы и кобылы не давали достаточного количества молока. Поселяне и скот почти каждую зиму прикреплялись на продовольственное содержание якутам; оставшиеся в поселениях подкреплялись продовольствием на счет казны и особенно частных пожертвований, которые делались по убеждению местного начальства. У поселенцев не было даже рубах, не только какой-нибудь другой одежды. Все эти бедствия увеличивались частыми скотскими падежами» [5, с. 240].
Исследователь приводит пример попытки сибирских властей улучшить положение поселенцев: главный смотритель поселений предложил программу-минимум, по которой предусматривалось как неотложная мера наделить поселенцев точилом и брусьями для точения топоров и по хорошей рубахе и сермяжному кафтану на каждую душу [5, с. 235].
Но столичная администрация далеко отстояла от нужд поселенцев. В начале ХIХ в. правительство на водворение поселенцев затратило 229 тыс. 700 руб., а доход в казну составил 440 тыс. руб., следовательно, прибыль составила 210 тыс. руб. Государство получило значительную прибыль, поселенцы в основной массе влачили жалкое существование [3, с. 7-8; 4. с. 1].
Столь же плачевными были условия работы на сибирских заводах. В очерке «Николаевский железоделательный завод» В. И. Вагин показал тяжелые условия труда как осужденных, так и привлеченных работников В 1868 г. на заводе работали 415 каторжан (368 мужчин, 47 женщин), что составляло 21 % работающих. Большинство работающих были потомками каторжан. К рассматриваемому периоду большинство рабочих были вольнонаемными. Условия труда и проживания были тяжелыми. Рабочий день длился 11 час., причем администрация самовольно могла его продлевать. Работали и в праздники [2, с. 100].
В. И. Вагин писал об условиях труда: «Такие работы, как ковка гвоздей в постоянном жару и при ярком огне, чистка изделий, сопровождаемая постоянной грязью и вдыханием металлической пыли, или постоянные однообразные движения в течение целого дня при дроблении руды не могут не отзываться вредно на здоровье…»[1]. Работы на заводе были сезонными, зимой он простаивал, поэтому работники вынуждены были заниматься сельским хозяйством. На заводе действовали «Правила», которые фактически были образцом бесправия рабочих и всесилия администрации и владельцев.
Отношения рабочих и администрации были сложными. «Ненормальность отношений между заводским управлением и рабочими была в 1885 г. даже причиною серьезных волнений между рабочими; волнения эти прекратились только с приездом исправника» [1, с. 1-2]. В. И. Вагин был сторонником внутренних реформ, он полагал, что необходим постоянный контроль, частые и тщательные правительственные ревизии.
Изучив все эти данные, В. И. Вагин счел, что пока уголовная ссылка в Сибирь не отменена законодательно, необходимо проведение реформ и создание особого законодательства, устанавливающего порядок и законность этого вида наказания.
Сибирская реформа М. М. Сперанского и особенно разработка и вступление ее в силу были крайне необходимы и даже запоздали. В. И. Вагин был первым исследователем «Устава о ссыльных». Новым законом предусматривалось такое нововведение как ссылка на проживание и водворение как временная мера, разъяснялся смысл административной ссылки. Каторжные работы были разделены на три разряда с определением срока отбытия от двух лет до пожизненного. Устав ликвидировал «дорожных работников», «цех слуг». За счет ссыльных в прежние времена пополнялись «заводские работники» и «ремесленники». Упоминание данных способов пополнения трудовых резервов не было отменено, но они сохранились в документах, но не применялись на практике. Была сделана попытка урегулирования этапов, предусмотрено сооружение типовых жилых помещений для этапируемых, предусматривалось на этапе необходимое количество продовольствия. «Устав об этапах» предусматривал и обязанности конвоя.
Впервые в истории карательной политики России был определен порядок отправки и препровождения ссыльных, приема, распределения и применения их труда в Сибири. Устав заложил основу систематической правовой регламентации положения ссыльных. В. И. Вагин утверждал, что «Устав» восстановил человеческое значение ссыльных, определил и облегчил их гражданское положение и указал возможности вступления в жизнь сибирской общины после отбытия наказания. В «Уставе» появилось новое положение об экономическом капитале ссыльных. Его создание позволяло вхождение в жизнь после отбытия наказания и предусматривало возможность создания собственного хозяйства, а не бродяжничество. Подробно это положение не получило развития.
В. И. Вагин высоко ценил этот документ, считал его венцом государственной мудрости и выступил против его критиков.
Однако оценивая реформы М. М. Сперанского в целом, он вынужден был признать, что ревизия не могла и не сумела предотвратить злоупотребления властей и установить законность и правопорядок, ибо это явление системное, общероссийское. Временная краткость сибирского реформаторства, отсутствие достойных кадров для ее реализации способствовали тому, что глубоких изменений в отдельно взятом регионе осуществить было невозможно. Законы М. М. Сперанского, вынужден был признать автор, никогда не действовали в полной мере, а некоторые не вступили в законную силу. Другие акты, как, например, «Устав о ссыльных», подвергались и законодательным новациям и местным извращениям.
Реакция 1880-х гг. была новым ударом по каторжанам. В дневнике Всеволод Иванович записал: «На Каре действуют новые правила: по милости этих правил двое сошли с ума, третий готов сойти»[2].
В. И. Вагин был убежденным противником такого наказания, как ссылка в Сибирь, считал отмену этого института насущной потребностью. Насильственная колонизация, по мнению автора, не способствует экономическому развитию края. Бедственное положение поселенцев, неспособность, а порой и нежелание заниматься сельскохозяйственным трудом порождало бродяжничество и преступность, что было бичом сибирской действительности. Он писал: «Ссылка считалась средством к заселению страны. Это мнение в последнее время критикуется. Оно уступает место другому: ссыльная колонизация вредна в нравственном и экономическом отношении. Прирост населения путем ссылки крайне незначителен. Надо заботиться о прекращении этого заселения»[3]. Это мнение разделяли многие исследователи. Так, А. П. Саломон после ревизионной поездки в Сибирь доложил правительственной комиссии: «Если смотреть на ссылку как на штрафную колонизацию, то она носит в себе самой коренное препятствие своей успешности: подавляющее большинство ссыльных – люди безсемейные, которые, не имея особых побудительных причин к оседлости и к прочному устройству на новом месте, представляют собой элемент, к колонизации малопригодный… Если же считать, что Сибирь уже не нуждается в колонизации… и что ссылка есть исключительно наказание – удалением из родины и переселением в другую местность, то приходится признать, что Сибирь, с каждым годом, настолько переполняется ссыльными, что дальнейшее движение последних туда является тягостным и вредным для страны, которая имеет самостоятельную жизнь и уже давно не может считаться за «обширную тюрьму без крыши» [8. с. 136].
В. И. Вагин справедливо утверждал, что «ссылка – язва Сибири, пока она существует, пока Сибирь волей-неволей должна принимать в свою среду ссыльных – до тех пор она никогда не поднимется экономически и нравственно»[4].
