Проблема законодательного закрепления уголовного проступка обсуждается на страницах юридической литературы более полвека. В 60-е гг. прошлого столетия многие ученые указывали на необходимость разделения общественно опасных деяний на преступления и уголовные проступки. Тогда данную идею поддерживали Н. И. Загородников, С. В. Бородин, В.Ф. Кириченко [14, с. 106–107], Н. Ф. Кузнецова [9, с. 149], М. Д. Шаргородский [17, с. 78], И. И. Карпец [4] и др.
Одно из определений уголовного проступка в период действия УК РСФСР 1960 г. можно встретить у Г. А. Кригера. Он отмечал, что, «не претендуя на окончательные формулировки и касаясь лишь существа вопроса, в определении проступка должно быть указание на то, что деяние посягает на социалистические общественные отношения, но не причиняет и не может причинить им значительный вред, в силу чего представляет меньшую, чем преступление, общественную опасность» [8, с. 7–8].
Немного позже позицию выделения уголовных проступков разделяли А.Б. Сахаров [12; 13], В. Ф. Фефилова [15], а последующем — А. В. Наумов [6, с. 9–11] и др. В. П. Махоткин в диссертационном исследовании, посвященном вопросам квалификации деяний, не представляющих большой общественной опасности, высказывал мнение о необходимости выделения уголовных проступков. По его словам, «уголовные проступки — это совокупность конкретных преступлений с присущим им единым социально-правовым содержанием и сравнительно невысокой степенью тяжести уголовно-правовых последствий» [10, с. 10–11]. П. В. Коробов определял, что «уголовный проступок — это действие или бездействие, предусмотренное уголовным законом и обладающее небольшой общественной опасностью» [7, с. 90—91].
В начале XXI в. ряд ученых вернулся к проблеме закрепления в уголовном законодательстве категории уголовных проступков и пытаются обосновать такую необходимость. Данная проблема рассматривается в работах таких ученых, как В. В. Гордиенко [2; 3, с. 12], С. В. Максимов, Л.Д. Гаухман, В. В. Лунеев [11, с. 53, 111], В.Ф. Цепелев [16, с. 631–633].
Опыт узаконения незначительных преступлений как уголовных проступков существует и за рубежом. В большинстве государств уголовные кодексы дифференцируют уголовно-правовые деяния на две или три категории, и самые малозначительные преступления часто определяют как «уголовные проступки». Но идея законодательного закрепления уголовных проступков, воплощенная в уголовном законодательстве большинства европейских стран, а также стран ближнего зарубежья, в России так ей и осталась. Хотя, как отмечают некоторые ученые, определенный шаг в сторону закрепления уголовных проступков в российском законодательстве сделан. Это отражено в некоторых положениях уголовного и уголовно-процессуального законодательства.
Во-первых, в выделении группы преступлений небольшой тяжести (ч. 2 ст. 15 УК РФ); во-вторых, в отнесении преступлений небольшой тяжести к компетенции органов дознания (ч. 3 ст. 150 УПК РФ); в-третьих, в определении подсудности уголовных дел о преступлениях, максимальное наказание за совершение которых не превышает трех лет (ст. 31 УПК РФ) [11, с. 111; 16].
При таком терминологическом и юридическом подходе в отечественном уголовном законодательстве появился бы ряд определенных положительных моментов.
Во-первых, лица, совершившие уголовные проступки, не имели бы судимости; во-вторых, при конструировании Особенной части УК РФ законодатель подходил бы более взвешенно к криминализации массовых, но мелких преступлений с тем, чтобы не вводить неэффективные, не применимые на практике уголовные законы; в-третьих, в целях упорядочения уголовно-правовой статистики преступности все уголовно-правовые деяния можно было разделить на две основные категории: преступления и уголовные проступки. Такое разграничение способствовало бы более точному отражению реальной совокупности общественной опасности преступлений, не уравнивая все деяния как преступления.
Имеются и процессуальные доводы в пользу положительного решения вопроса введения понятия «уголовный проступок»: рассматривать дела об уголовных проступках можно поручить мировым судьям, и расследование по ним осуществлять по сокращенной форме (в срок до семи суток), предусматривающей получение показаний только потерпевшего и подозреваемого в случае очевидности совершенного противоправного деяния и признания подозреваемым содеянного, а также последующее судебное разбирательство (в срок до семи суток) [2].
Кроме того, в настоящее время можно вести речь и о применении так называемых альтернативных форм разрешения уголовно-правовых конфликтов, обсуждение которых в последнее десятилетие активно ведется учеными-специалистами различных отраслей права, в том числе и уголовного, и уголовно-процессуального. Речь идет об институте медиации. Особую актуальность вопросы, связанные с этим институтом, получили в связи с вступлением в силу Федерального закона РФ «Об альтернативной процедуре урегулирования споров с участием посредника (процедуре медиации)»[1].
Данный закон является правовой основой применения института медиации в гражданском и арбитражном судопроизводстве. Однако в положениях закона не закреплено, что медиация является альтернативным способом разрешения уголовно-правовых конфликтов. Исследователи этой проблемы отмечают, что «уголовно-правовая медиация полностью выпала из поля зрения или даже считается теоретически невозможной и на концептуальном уровне логически противоречивой, поскольку идеи и техника якобы несовместимы с механизмом действия уголовного права и уголовного процесса» [1, с. 127].
Вместе с тем, оценивая опыт других стран, следует отметить, что в зарубежной уголовно-правовой теории медиация рассматривается как ускоренное или толерантное производство, допускающее различные варианты принятия законного решения, а законодатель и правоприменитель используют ее как механизм упрощения уголовно-процессуальных процедур [5]. В связи с чем представляется возможным использовать зарубежный опыт применения института медиации в российском уголовном судопроизводстве при рассмотрении дел о преступлениях небольшой тяжести, которые должны стать основой категории уголовных проступков.
Очевидно, что в настоящее время появилась объективная необходимость применения примирительных процедур как на досудебных, так и судебных стадиях уголовного процесса. Недостаточная эффективность работы судебной системы, обусловленная рядом факторов, среди которых можно выделить перегруженность судов, длительность судебных разбирательств, судебные ошибки, свидетельствует о том, что следует внедрять медиационные приемы в процесс рассмотрения уголовных дел с целью прекращения уголовно-правового конфликта по воле сторон. При этом следует отметить, что в российском уголовном законодательстве уже существует ряд таких приемов, например, институт примирения с потерпевшим, в уголовно-процессуальном законодательстве — досудебное соглашение о сотрудничестве.
По мере дальнейшего развития института медиации изменение законодательства в этом плане, как показывает опыт многих зарубежных стран, необходимо. Одним из шагов на пути к становлению института уголовно-правовой медиации в России может стать законодательное закрепление категории уголовных проступков. Анализ самого словосочетания «уголовный проступок» указывает на то, что правовое регулирование ответственности за подобные деяния должно обеспечиваться в рамках уголовного закона. Однако обозначение деяния как «проступок» подразумевает правонарушение, отличное от преступления по характеру и степени своей общественной опасности. Это дает возможность разрешения конфликта, возникшего между потерпевшим и подозреваемым (обвиняемым) в результате совершения такого деяния, путем применения медиационных процедур.
В настоящее время назрела необходимость изменения подхода к месту и роли уголовного права, как карающего инструмента государства. Современное состояние карательной практики, огромное число лиц, находящихся в местах лишения свободы, наносит огромный ущерб развитию государства как с точки зрения человеческого ресурса, динамики демографических процессов, здоровья населения, причиняя ущерб нравственному сознанию людей, так и экономического развития страны. Новый подход, заключающийся в восстановительном процессе, должен лечь в основу дифференциации уголовной ответственности.
