В российском гражданском праве уже на протяжении двадцати лет существует норма, в соответствии с которой собственник жилого помещения, бесхозяйно содержащий его, может быть лишен права собственности в судебном порядке с соблюдением строго установленной процедуры (ст. 293 ГК РФ). Содержание данной нормы свидетельствует о достаточно нетипичной конструкции для частного права, что требует доктринальных исследований, а незначительное удовлетворение данных исков в судебной практике вызывает необходимость анализа правоприменения в данной области общественных отношений.
Теоретический аспект проблемы. Поскольку прекращение права собственности на жилое помещение в соответствии со ст. 293 ГК РФ может произойти в том случае, если собственник бесхозяйно содержит жилое помещение, допуская его разрушение, то основной теоретической проблемой, требующей разрешения в свете обозначенной темы, является определение правовой природы обязанностей собственника жилого помещения и ответственности за их несоблюдение. Установление нормами частного права указанных обязанностей и оценка их правовой природы всегда вызывала споры в юридической литературе. Абсолютное господство собственника над своей вещью, как правило, не предполагает, существование каких-либо обязанностей перед третьими лицами, связанными с содержанием объекта права. Однако их прямое законодательное закрепление (в частности, в отношении жилых помещений) требует определения места указанных обязанностей в возникающих правоотношениях. Именно поэтому различного рода долженствования собственника (чаще всего именуемые его бременем) относят либо к сфере реальных (фактических) отношений [12, с. 301], либо рассматривают как оборотную (отрицательную) сторону содержания права собственности [8, с. 176,177,238], либо напрямую включают долженствования собственника в содержание правомочий владения, пользования и распоряжения [5, с. 14]. Некоторые авторы, не обнаруживая у долженствований собственника «адресата» в виде обладателя субъективного права, приходят к выводам о том, что категория бремени есть «естественное следствие права собственности» [10, с. 80]. Однако, представляется, что считать данные обязанности традиционными гражданско-правовыми обязанностями нет оснований, поскольку нет того субъективного права, существование которого бы данная обязанность обеспечивала: ни права неопределенного количества лиц, ни права конкретного субъекта. Невозможно и понуждение к исполнению такой обязанности со стороны третьих лиц, считающих, что их «права» нарушены.
Нельзя также разделить позицию о публично-правовом характере обязанностей собственника по содержанию жилого помещения в связи с тем, что она не позволяет дать однозначных ответов на следующие вопросы. Неужели публичное право нуждается в «дозволении» со стороны частного права в установлении подобного рода обязанностей? Почему содержание данных обязанностей формулируется в источниках частноправовой направленности? Почему последствия их неисполнения закрепляются там же и подчинены общим правилам гражданско-правовой ответственности, о чем прямо говорят и разъяснения высших судебных инстанций[1]? На каком основании публично-правовая обязанность вдруг частично «передается» третьим лицам, на основании либо норм закона, либо их договоренностей? Вероятно потому, что природа данных долженствований не носит публично-правового характера. Первоначальное появление указанных норм, действительно, было связано исключительно со сферой публичного права. Так, Е.В. Васьковский писал, что подобные «ограничения» есть ничто иное как публично-правовые обязанности административного характера, лежащие на владельцах недвижимости, никто из частных лиц не может понудить собственника путем гражданского судопроизводства к исполнению этих обязанностей. За их выполнением следят органы государства и в случае необходимости применяют административные меры к нарушителям [2, с. 122]. Однако реалии современности не позволяют согласиться с таким утверждением.
В силу специфического характера данных обязанностей согласимся с тем, что природу данных долженствований нужно искать в интересе субъекта. Закон возлагает данные долженствования для того, чтобы способствовать наиболее эффективной реализации принадлежащего субъективного права. Это «обязанности», которые можно назвать «обязанностями для себя», «эгоистическими обязанностями», адресатом положительного эффекта от их исполнения является, в первую очередь, сам обладатель этого права[2]. Безусловно, что от того, что собственник содержит свое имущество, плюсы получает как все общество, государство, так и его отдельные представители (например, соседи), но от этого данное долженствование не превращается в публично-правовую обязанность, как и от того, что ее установил закон. В этой связи совершенно справедливыми выглядят следующие слова Д.Б. Савельева: собственник несет расходы на содержание своего имущества не в силу обязательства перед кем-либо, а исходя из собственных интересов [9, с. 11-112].
Предлагаем называть данные долженствования правореализационными обязанностями собственника, т.е. такой правовой формой должного поведения обладателя субъективного права собственности, которая направлена на создание условий для эффективного осуществления своего права. Именно тогда, когда нормы частного права возлагают на собственника обязанность по содержанию вещи, итоговой целью которых является сохранение объекта, возникает феномен совпадения права и обязанности. Одновременное существование схожей по содержанию возможности и долженствования позволяют ученым делать ошибочные выводы о том, что обязанность по содержанию вещи включается в правомочия субъективного права. Однако, это недопустимо. Данные долженствования представляют собой самостоятельную правовую форму.
Более детальное обращение к вопросу о содержании обязанностей собственника по содержанию вещи позволяет отметить, что анализ таких обязанностей, как правило, ограничивается их перечислением, без анализа природы таких обязанностей и их места в существующих правовых формах. В связи с этим выяснение вопросов о содержании понятий «бремя», «обязанность собственника», «субъективное право собственности», «ограничение права собственности» и их соотношении становится как никогда актуальным.
В рамках данной работы остановимся на соотношении понятий «обязанность собственника по содержанию вещи» и «бремени собственника по содержанию вещи», актуальность которого подчеркивается и Проектом федерального закона «О внесении изменений в части первую, вторую, третью и четвертую Гражданского кодекса Российской Федерации, а также в отдельные законодательные акты Российской Федерации» в котором содержится ст. 234, впервые разграничившая данные понятия[3].
В юридической литературе исследователи обращаются к анализу категории «бремя содержания» не часто, что приводит к разноплановым ее интерпретациям, как в учебной, так и научной литературе. Обобщив то, каким образом данное понятие используется, можно выделить три основных подхода:
а) бремя – это единая обязанность или совокупность гражданско-правовых обязанностей собственника.
Так, в частности, Л. В. Кузнецова пишет, что «под бременем содержания имущества в гражданском праве понимается гражданско-правовая обязанность субъекта права совершать определенные действия (а равно воздерживаться от совершения некоторых действий), а также нести расходы, обусловленные и связанные с обладанием имуществом, пользованием или в некоторых случаях с возможностью распоряжения им» [7, с. 14].
б) бремя – это не есть ни единая обязанность, ни совокупность обязанностей собственника, а лишь удобный юридический термин, через который законодатель отразил идею о социальной функции собственности (о значимости ее не только для отдельного собственника, но и всего общества и государства, а потому о рекомендациях и долге собственника по заботе о своем имуществе). Наиболее четко об этом сказал А.П. Сергеев: «бремя собственности не является для собственника юридической обязанностью. Скорее это внутренне присущее всякому расточительному хозяину естественное стремление использовать вещь как можно дольше» [6];
в) бремя – это широкое понятие, которое охватывает в определенных случаях обязанности собственника, в других – его социальный долг.
В большей степени эта позиция применима к тем работам, где бремя содержания собственности раскрывается через обязанности совершения определенных действий, тем не менее, прямое указание о том, что бремя содержания есть или нет обязанность собственника, и всегда ли она таковой является, отсутствует [11, с. 193-195].
Представляется, что отождествление обязанности собственника по содержанию вещи и бремени его содержания недопустимо. Во-первых, обозначение одним и тем же термином одинаковых явлений в праве не может иметь места. Во-вторых, подобное отождествление допустимо только в том случае, когда обосновано наличие схожих признаков у юридической обязанности и бремени ее содержания. Указанное выше требует обращение к исследованиям в области понятия и содержания юридической обязанности.
Как отмечается в юридической литературе «юридические обязанности вообще и частноправовые в особенности относятся к категории мало исследованных (слабо разработанных) правовых явлений» [1, с. 412]. Но, несмотря на дискуссионность ряда подходов и положений, полагаем, что правовое явление следует считать гражданско-правовой обязанностью, если:
а) имеется долженствование для определенного лица;
б) данное долженствование обеспечивает возможность реализации субъективного права. Такое обеспечение проявляется в том, что последствием ее неисполнения является либо возможность прибегнуть к принудительной силе государства для непосредственного ее осуществления, либо возможность применения негативных последствий, что выступает для лица стимулом к определенному поведению. Причем как в том, так и в другом случае возможно также использование механизма гражданско-правовой ответственности.
В юридической литературе в понятие «бремя содержания имущества» традиционно включают:
— обязанность обеспечить сохранность имущества (охрана, страхование, особое хранение);
— обязанность нести расходы по поддержанию имущества в надлежащем состоянии;
— проведение текущего и капитального ремонта;
— обязанность по уплате налогов, сборов и иных платежей, связанных с обладанием;
— обязанность соблюдения норм и правил пользования этим имуществом.
Попытка систематизировать действия, которые собственник должен совершать для надлежащего исполнения возложенного на него бремени, позволяет увидеть, что данные «долженствования»: а) закреплены как норами частного, так и публичного права; б) касаются совершения собственником как фактических (например, ремонт), так и юридических действий (например, страхование объекта); в) касаются совершения собственником активных действий, а также воздержания от совершения определенных действий. Указанное наглядно демонстрирует, что такое понимание бремени собственника, действительно, приводит к его смешению не только с понятием обязанности, но и с ограничениями субъективного права собственности. Соответственно такой подход допустим только в том случае, если а) рассматривать бремя собственника как собирательное понятие, охватываемое широкий спектр правовых форм «долженствований» собственника; б) отводить понятию «бремени» исключительно значение результата отражения социальной функции собственности; в) практическое использование понятия бремени видеть в том, что ст. 210 ГК РФ направлена не на установлении того, что должно делать (или не делать) лицо, неся бремя содержания, а на то, кто должен это бремя нести; г) последствием неисполнения долженствований, включающихся в бремя, считать исключительно несение рисков его утраты и повреждения; д) использовать категорию «бремя» для определения намерения лица по отношению к вещи: если лицо берет на себя бремя содержания вещи, то это означает, что оно считает себя ее собственником (добросовестный владелец) или желает им стать (наследник). Так, именно в таком русле соответствующий термин используется в нотариальной практике. В частности, отмечается, что «принятое наследство признается принадлежащим наследнику со дня открытия наследства…, что означает, в частности, что с этого момента,… на него возлагается бремя содержания наследственного имущества: уплата долгов наследодателя, уплата коммунальных платежей, налогов и т.п.»[4]. Кроме этого те долженствования, которые включают в понятие «бремени содержания вещи» далеко не всегда можно отнести к действиям, обеспечивающим именно содержание объекта. Под содержанием вещи следует понимать такие действия собственника, которые должны обеспечивать ее физическую целостность, сохранность и поддерживали бы ее в том состоянии, в котором она будет пригодна выполнять свои основные функции. Ни страхование объекта, ни уплата налогов и некоторых иных обязательных платежей никак не могут отразиться на состоянии вещи и ее целостности. В этой связи представляется правильным разграничение понятий «бремени содержания вещи» и «бремени собственника по отношению к своей вещи». При этом первое носит исключительно гражданско-правовое значение и может быть полностью сведено к гражданско-правовым формам: обязанностям и ограничениям. Второе – в большей степени к частному праву не относится и касается социальных аспектов понятия собственности.
Таким образом, понятие бремени собственника по отношению к своей вещи следует трактовать как необходимое поведение, а понятие «бремени содержания вещи» как должное поведение. Собственник, неся бремя своей собственности, действует так не столько в собственных интересах, сколько на пользу обществу в целом. Наложение на собственника обязанности поступить соответствующим образом в отношении своей вещи превращает данную необходимость в долженствование. В этом смысле весьма полезны те рассуждения, которые присутствуют в работе В. С. Ема с точки зрения его характеристики обязанности как необходимого поведения [4, с. 17-18]. Справедливая критика В. А. Белова об использовании данного термина не с общепринятым значением этого слова [3, с. 223] и следующий за этим логичный вывод о том, что от его применения следует отказаться в отношении понятия «обязанности», позволяет воспользоваться данной терминологической дискуссией для разграничения «бремени собственника по отношению к вещи» и «бремени собственника по содержанию вещи».
Практический аспект проблемы. На протяжении многих лет обнаружить в российской судебной практике примеры не только удовлетворения, но и даже подачи соответствующих исков было невозможно. Несмотря на то обстоятельство, что даже в случае виновного поведения собственник может быть лишен права собственности только на возмездных началах, основной тенденцией правоприменения можно было считать защиту прав проживающего со ссылкой на общую норму ст. 40 Конституции РФ о том, что каждый гражданин имеет право на жилище. В последние несколько лет ситуация несколько изменилась.
Во-первых, иски о прекращении права собственности и о продаже жилого помещения с публичных торгов стали не только подаваться, но и удовлетворяться. Вместе с тем, нельзя не отметить несколько негативных моментов. В силу того, что обязанность по содержанию вещи не должна рассматриваться как публично-правовая обязанность, то, соответственно, не представляется правильным наделение лишь публичных органов возможностью требовать прекращения субъективного права собственности, как это имеет место в ст. 293 ГК РФ. Судебная практика очень последовательна в соблюдении указанных норм законодательства, что выражается в отказе в удовлетворении исков о прекращении права собственности на жилое помещение, поданных, в частности, сособственниками или соседями[5]. Более того, неудачная формулировка указанной нормы, в которой закреплено лишь право(!) органа местного самоуправления обращаться с соответствующими исками в суд, практически лишает третьих лиц возможности защитить свои интересы. Так, показательно решение Ханкайского районного суда Приморского края от 30 декабря 2013 года[6], в соответствии с которым было оказано в удовлетворении требования о понуждении органа местного самоуправления обратиться с иском о прекращении права собственности на бесхозяйно содержимое жилое помещение. Основная аргументация, использованная судом, сводилась к двум аргументам: 1. к буквальному толкованию ст. 293, где действительно, закреплено право (а не обязанность) органа местного самоуправления совершать указанные в статье действия; 2. к утверждению о том, что обязанности обращаться в суд нет еще и потому, что в многоквартирном доме нет муниципальных квартир. И если первый тезис вызван неудачностью законодательной формулировки, которая явно нуждается в корректировке, то второй не выдерживает никакой критики в силу явного противоречия законодательным нормам.
Во-вторых, по причине отсутствия возможности обращаться с исками о прекращении права собственности и сложностью привлечения к этому органов публичной власти, единственным способом защиты прав лиц, страдающих от таких действий собственника, становятся иски об устранении препятствий в пользовании вещью (негаторные требования), которые часто выражаются в конкретных требованиях по совершению или несовершению определенных действий со стороны нарушителя права. Так, существуют далеко не единичные примеры удовлетворения судами исков о возложении обязанности не содержать в доме домашних животных или возложении обязанности отапливать помещение[7]. Причем следует обратить внимание, что в приведенных примерах отсутствуют ссылки на ст. 304 ГК РФ, а удовлетворяются требования об исполнении правореализационной обязанности в силу ее несоблюдения. Представляется, что удовлетворение таким образом сформулированных исковых требований больше объяснимо с позиции гуманных соображений, чем норм законодательства, а исполнимость подобных судебных решений представляется более чем сомнительной.
Нельзя не отметить и то обстоятельство, что в судебной практике в значительной степени представлены и мировые соглашения, которые заключаются между органами местного самоуправления и собственником, при отсутствии возражений со стороны проживающих по соседству лиц, о добровольном прекращении (продажи) жилого помещения. Указанные примеры, а также возможность понуждения к исполнению правореализационных обязанностей со стороны не публичных органов, а третьих лиц, еще раз подтверждает частноправовой характер анализируемых долженствований и необходимостью рассмотрения их в качестве самостоятельной правовой формы.
